Сомнительная Ира, сомнительный ее спутник… Чужие, незнакомые люди пришли и сказали… Единственное, что не вызывало у меня никаких сомнений, вернее кто, — это Катька. Реальное, чистое, невинное существо, далекое от мирской грязи, не подозревающее, у кого ее угораздило родиться. Как ни странно, мне ни разу не пришло в голову, что это самозванцы и жулики. Не знаю почему. Чувствовалось, что оба биты жизнью. Мне они казались вполне искренними. Хотя из меня плохой психолог, и обмануть вашу покорную слугу пара пустяков. Взять пьяницу… Он, правда, не обманывал, но чуть не плакал и был страшно расстроен. Вот скажите, много ли вы знаете женщин, которые в такой ситуации отдали бы последнее… на водку? Боже, какая я дура!

Я вспомнила, как однажды меня ограбили. Сняли кроличью шапку — дело было зимой. Причем я слышала, как этот тип нагоняет меня, и вместо того, чтобы рвануть на другую сторону улицы, где шли люди, продолжала оставаться на «опасной» стороне. Угадайте, почему? Ни за что не догадаетесь. Я побоялась обидеть его! А вдруг это не вор, а нормальный человек, а я брошусь бежать, как ненормальная! В итоге он сорвал с меня шапку и был таков. Шапка копеечная, да речь не о том. А о том, что… какие полезные советы может дать несчастным брошенным девушкам такая чудачка, как я?

Ира была человеком из мира, мне неизвестного, с этой ее речью необразованного человека, молодым любовником, почти мальчиком, бесцеремонностью… Из забубенного мира, где матерятся, пьют, дерутся и с легкостью проживают все до последнего гроша. Но, странное дело, я, кажется, не имела ничего против их появления. Она называла меня «доча», и словечко это не резало мне слух, разве что поначалу. Ира, такая непохожая на меня, вызывала у меня любопытство.

Она вышла из душа, благоухая моим шампунем, с тюрбаном из полотенца на голове, в черном атласном халате моей приемной матери. Лицо, отмытое от сомнительной косметики, сияло. Ира, казалось, сбросила лет двадцать. «Как Афродита… из пены», — пронеслось у меня в голове.

— Господи, как хорошо! — воскликнула она страстно. Упала на диван, пощелкала пультом, нашла музыкальную передачу, врубила звук. Заметив мой взгляд в сторону спящей Катьки, махнула рукой: — Ничего, она привычная!

Я забормотала что-то о соседях сверху, но она взглянула на меня так удивленно, что я замолчала, невнятно подумав, что те тоже… хороши, со своими скандалами по ночам… И еще подумала — пусть только сунутся, Ира их встретит! Я чуть не рассмеялась, представив, как «верхний» Колька, чучело болотное в семейных трусах, явится объясняться к пугливой девушке, а наткнется на… Иру в распахнутом халате.

Странное чувство зарождалось во мне… даже не знаю, как его назвать. Чувство стаи? А может, одиночество сказалось?

Ира споро, как и все, что она делала, освобождала сумки, принесенные Мишей. Радостно приговаривая, раскладывала свертки на столе. Я уже поняла, она не могла помолчать и минуты. Оглушительно гремела музыка из гостиной, перекрикивая ее, болтала Ира. Мне пришло в голову, что они идеально сочетаются — шумная, неумолкающая Ира и ее молчаливый друг.

Миша открыл бутылку водки. Ира подставила стаканы. Сначала свой, потом мой. Я открыла было рот, чтобы сказать, что не надо, но тут же заткнулась, предвидя реакцию мамы Иры.

— Вздрогнем! — скомандовала она. — За встречу! — Мы чокнулись, и она опрокинула стакан первая. Ахнула громко, занюхала хлебом. — Пей до дна! — пропела, глядя на меня шальными глазами.

И я, к своему изумлению, шарахнула сразу весь стакан, хотя терпеть не могу водку. Спиртное сразу же оглушило меня, кухня закачалась, стол поехал в одну сторону, буфет в другую. И все стало трын-трава. Я расхохоталась.

— Молодец! — похвалила Ира, разливая по новой. — Сколько той жизни! Поехали! Давай за… эту женщину, из детдома… как ее?

— Светлана Семеновна! — При мысли о моей приемной матери глаза защипало. — Давайте!

— Чокаться нельзя, — предупредила Ира. — Спасибо вам, Светлана Семеновна, за Лизочку! — произнесла она громко, задирая голову к потолку.

От выпитой водки во мне проснулся зверский голод. Я уминала картошку, хлеб с маслом, селедку, колбасу, маринованные огурцы. На ночь глядя, вместо привычной овсянки… Мои гости от меня не отставали. Казалось, мы ели взапуски.

— Как… ты меня нашла? — Я наконец задала вопрос, занимавший меня весь вечер.

— Написала одной старой знакомой, — сразу ответила Ира, не удивившись, словно ожидала, что я рано или поздно спрошу. — Она сходила в роддом, взяла адрес акушерки. Потом в детдом. И… вот.

— А… мой отец? — снова спросила я.

— Мальчик… чуток меня постарше, — ответила Ира не сразу. Казалось, она пыталась вызвать в памяти этого мальчика, что ей не вполне удавалось — на лице ее появилось сомнение. — Никогда его с тех пор не видела… Я ведь сразу уехала, не могла больше с теткой. Поступила в медучилище. Потом работала нянечкой в детсаду. Потом музыкальным руководителем в Доме культуры. Потом… даже семечками торговала. Ну, а после встретила Мишу. Да, Миш?

Он кивнул, не переставая жевать.

— Мы с Мишей исколесили весь Север, — продолжала Ира. — И в Тюмени на буровой работали, и в Архангельске на судоверфи. А потом потянуло домой. И Катька подоспела… Правда, Миш?

Он снова кивнул.

— Музыкальным руководителем? — Сознание выхватило одну ее фразу, показавшуюся мне странной.

— Ну да, хор у них вела. У меня голос хороший. Все говорят. Я думала пойти учиться, да все как-то… то одно, то другое. Хочешь, спою? Гитара есть?

Я покачала головой — нет. Хотя гитара была — Светланы Семеновны, подарок ей от Майкла Миллера, рок-музыканта, местной знаменитости, которого она когда-то увела с улицы. Мне не хотелось давать Ире гитару, так как я еще не определилась со своим к ней отношением.

— Ну и хрен с ней, — махнула рукой Ира. — Можно и так. Миш, выруби телик, — попросила она. — Мешает.

Тишина после орущего телевизора оглушила. Ира кашлянула, прикрыв глаза. Положила руку на грудь, вздохнула глубоко, выдохнула и запела сильным, чуть дрожащим голосом такого необычного тембра, что я мигом протрезвела.

Она побледнела, взгляд невидяще устремился куда-то в пространство. С легкостью выводила мелодию, как дышала. Миша смотрел на нее… Он так смотрел на нее… Как на икону, ожидая чуда, — впившись глазами, приоткрыв рот, подавшись вперед. Грубые его руки, с силой сжатые в кулаки, лежали недвижно на столе.

— Мы обнима-а-ались, слезно прощались, — пела Ира, и голос ее, как рукой, стискивал сердце. Стискивал и сразу отпускал — и сердце блаженно взмывало вверх…

Кажется, я заплакала. Сидела, не дыша, чтобы не разреветься громко — такая печаль, такая тоска, такое одиночество звучали в ее голосе.