и вообще, для будущей хозяйственной конкуренции – нужным сырьем? Чудовищная промышленность Средней Европы должна располагать неизмеримым количеством руды, шерсти, хлеба, нефти, кож и т. д. Когда на Восточном фронте разжато было кольцо блокады, Германия с вожделением потянулась ко всем запасам, недрам, возможностям, которые внезапно там открылись…

Такое настроение служило почвой не только для практических планов, но и для фантазии. Как часто здесь расчет возбуждал мечту или мечта окрыляла статистику! В эту истину и поэзию сырья, в эти призывы к экономическим просторам и мы внесли свою долю: особенно Н. Я. Николадзе. Вполне естественно и неизбежно зерно положительных переговоров, о которых рассказано выше, обволакивалось пеленою гаданий, предположений, соображений, где неистощимость действительных или мнимых ресурсов шла навстречу безграничной жажде достижения и обладания.

Реки и потоки Кавказа превращались в миллионы ретивых коней в стальной упряжи, готовых двинуть колесницу германского капитализма вглубь Азии; древесина пихтовых, еловых и иных лесов в горных ущельях претворялась в бумагу; нечего и говорить о меди! нечего и говорить о нефтяных продуктах!

Должен оговориться, что кое-что из этих «сырьевых» и иных разговоров имело под собою основание. Но у нас не было времени для практической постановки этих вопросов. Впрочем, ведь все – как «положительное», так и «фантастическое» – одинаково предназначалось к небытию… И в самой «положительной» части мы, как оказалось, «фантазировали» больше всего – правда, в обществе самого вышколенного правительства в мире, самых мощных деловых людей Европы и наиболее «современных» банков.

36. Германо-русское соглашение 27 августа 1918 г.

После сделанного фон Кюльманом в рейхстаге заявления по грузинскому вопросу и подписания договоров с германскими промышленниками ближайшая цель нашего приезда в Берлин могла считаться достигнутой.

Независимая Грузия устраивалась там на месте, как могла и как умела, преодолевая внешние и внутренние затруднения. Присутствие в Тифлисе генерала Кресса и небольшого германского отряда действовало благоприятно, удерживая турок в определенных рамках.

В конце июня 1918 г. во главе грузинского правительства стал Ной Жордания, и этим достигнута была известная координация правительственной машины и разных партийных и революционных организаций, руководителем которых он считался. В небольшом масштабе грузинских отношений было избегнуто то раздвоение «правительства» и «совета», которое оказалось столь роковым для России в 1917 г. Но одним этим объединением, конечно, еще не обеспечивалось государственное искусство, ни твердость, ни дальновидность в государственном управлении.

Трудные, ответственные, но и чрезвычайно интересные задачи возникали перед тифлисским правительством. Надо было установить нормальные отношения между Грузией и соседними республиками. На пути к этому лежало много препятствий: но выбора не было. Сближение с соседями должно было осуществиться – или все строилось на песке. Каждый месяц был дорог; откладывая трудные вопросы, лишь отсрочивали… приговор над собою.

Между тем грузинский министр иностранных дел изнывал от бездействия в Берлине, сокрушаясь над формализмом и медлительностью (так ему казалось) германской дипломатии – как раз в то время, когда его упорство и прилежание могли быть полезны в Тифлисе! А там отсутствующего министра заменяли случайные люди, креатуры партийных вожаков.

Чхенкели никак не мирился с желанием германского правительства получить сначала согласие на то России и уж затем признать независимость Грузии. Он упрямо повторял, что положение Грузии особое, что ее государственная независимость никогда не была формально отменена, а потому может быть признана теперь Германией, помимо согласия на то московского правительства. Наконец решено было получить по этому вопросу заключение какого-либо именитого германского юриста, мнение которого могло бы (как надеялся Ч.!) повлиять на германское правительство и преодолеть формализм доктора Криге. Такое заключение и было, по нашей просьбе, дано известным ученым, криминалистом и международником, берлинским профессором Францем фон Листом.

В своем превосходно написанном рассуждении Лист берет, конечно, за основание не положение Грузии до 1783 г. (когда был заключен договор о протекторате между Ираклием II и Екатериной II) и не положение, предшествующее присоединению к России (1801), – позиции, погашенные «нормативной силою факта», – а положение вещей в 1918 г. Он приходит к выводу, что не имеется юридических препятствий к формальному признанию Германией независимости Грузии[70].

Но и политические помехи были уже устранены в момент, когда фон Лист писал свое заключение. Уже в середине июля 1918 г. мы знали, что московское правительство готово допустить признание Грузии Германией. Германо-русский добавочный договор (к Брест-Литовскому) после разных проволочек и после поездки советского представителя Иоффе из Берлина в Москву был наконец подписан в Берлине 27 августа 1918 г.[71] В ст. 13 говорилось: «Россия заявляет свое согласие на то, что Германия признает Грузию самостоятельным государственным организмом».

Теперь все правила соблюдены, все сомнения устранены: Германия беспрепятственно даст Грузии свое формальное «дипломатическое» признание. Так казалось. Но произошло иное. Повернулось «колесо фортуны», и «признание», с таким трудом подготовленное, так нетерпеливо ожидаемое, – германское признание так и не состоялось!

Впрочем, не стану забегать вперед: пока что, в конце лета 1918 г., все, казалось, было готово для полного выяснения грузино-германских отношений и придания им, одновременно с признанием независимости Грузии, определенной формы. Специально об этой форме приходилось говорить время от времени на Вильгельмштрассе. Но с этим не так спешили.

37. Турецкая канитель

Раньше требовалось разрешить затруднения с Турцией. Речь идет не об одних затруднениях грузино-турецких. Они были разнообразны. Турецкие происки обнаруживались в Абхазии (турки даже высадили войска в Сухуме в самом начале июля), в Борчалинском уезде и пр. Эти сравнительно мелкие угрозы, приводившие, однако, в неописуемое волнение некоторых из грузинских государственных мужей, недостаточно хладнокровных и выдержанных, легко устранялись благодаря противодействию грузинского правительства, а особенно влиянием германской миссии в Тифлисе. Важнее было выяснение границы между Турцией и Грузией, к предстоявшей Константинопольской конференции. До официального посредничества Германии в этом деле так и не дошло; и каких уступок в пользу Грузии добивалась в действительности Германия у Турции, этого я не знаю. Но обмен мыслями между ними происходил.

В разговорах же по этому вопросу, которые пришлось иметь в Берлине, намечалась, естественно, граница компромиссная между границей Брест-Литовского договора (тогдашнее грузинское требование!) и границей Батумского трактата 4 июня 1918 г. (турецкая точка зрения). Эта средняя линия возвращала бы Грузии Ахалцих и Поцховский участок Ардагакского округа[72].

Германия, несомненно, собиралась настаивать на превращении Батума (который она не бралась «выцарапать» в пользу Грузии у турок) в вольную гавань и на облегчении связи его с Грузией.

Однако главные затруднения между союзниками – Германией и Турцией – на Кавказе относились, как кажется, не к Грузии, а к Восточному Закавказью. Турки явно отвлекались от военных задач в Сирии и Месопотамии своей диверсией в Азербайджане, где их влияние утвердилось, как мы видели, параллельно