Барбара Фрале предлагает «политическое» объяснение этому соперничеству между Моле и Перо, объяснение, разделенное на два следующих тезиса.

• Выбор между двумя этими людьми, по ее мнению, в первую очередь был выбором между двумя будущими политиками ордена: политикой «военной», направленной на возвращение Святой земли и Иерусалима в традициях изначальной миссии военных орденов, и политикой «дипломатической» или «административной», лучше согласованной с реальным положением в мире в конце XIII в. и более ориентированной на общие интересы христианского мира (церкви, государств), чем на интересы одной лишь Святой земли. Моле якобы олицетворял первую, Перо — вторую.

• Во-вторых, на ее взгляд, это был выбор между политикой независимости, или автономии, ордена и политикой его подчинения политике государств и прежде всего французской монархии. Перо якобы был кандидатом профранцузской партии, которой манипулировал король Филипп Красивый, тогда как Моле был защитником независимости ордена и, следовательно, отстаивал интересы антифранцузской партии.

Намеренно заостряя свою мысль, Барбара Фрале утверждает, что выбор, вставший перед тамплиерами в 1292 г., означал противостояние лимузенцев-овернцев и восточных франков, к которому добавлялось политическое противостояние «военных автономистов» и «дипломатов-бюрократов».[203]

Очень боюсь, что это соблазнительное построение сделано на весьма шатких основах; слишком большое число ненадежных или ошибочных данных, нагромождение слишком многочисленных гипотез побуждают меня его отвергнуть, пусть даже на некоторые его элементы стоит обратить внимание. Прежде всего, в 1292 г. Гуго де Перо еще не был тем Перо, каким он стал в 1302 г., — поддержавшим (впрочем, без особого рвения) яростную атаку Филиппа Красивого на папу Бонифация VIII; в то время это был только один из западных командоров, ничего не понимающий в восточных делах, и к тому же племянник своего дяди.

Далее, в 1292 г. думали прежде всего об обороне Кипра и Армении и страстно желали вернуть Святую землю, о реконверсии не было и мысли. Ни Храм, ни Госпиталь, ни даже Тевтонский орден не планировали в то время «прохлаждаться на Западе». Как раз в этот период была наиболее популярной стратегия союза с монголами, и военно-монашеские ордены, в первую очередь орден Храма, проявили в ней особую активность.

Наконец, если светские суверены Запада (все суверены Запада) осуществляли нажим на ордены (назначение провинциальных магистров, урезание привилегий и прав, попытки обложения налогом), то влиять на выбор магистров орденов они не пытались (случай с Рено де Вишье, которого поддержал Людовик Святой, — особый, потому что король Франции тогда находился в Святой земле). Даже Гильому де Боже, чтобы быть избранным, пришлось искать другие аргументы, чем поддержку со стороны Карла I Анжуйского. В 1292 г. Филипп Красивый, без сомнений, внимательно следил за тем, что происходит в руководстве военных орденов. Отсюда до манипулирования избранием магистра — один шаг, которого я не сделаю.

Кстати, это избрание, как и избрание Годена год назад, произошло раньше, чем Запад получил сведения о смерти великого магистра. Ни у одного суверена Западной Европы физически не было возможностей для прямого вмешательства. Так, может быть, имело место вмешательство косвенное — через внедренного агента?

Оттон де Грансон, упомянутый Гуго де Фором как один из присутствующих при избрании Жака де Моле, ни в коем случае не мог быть агентом Филиппа Красивого на Кипре.[204]

То, что избрание Жака де Моле, уроженца Графства и, следовательно, подданного империи, не порадовало Филиппа Красивого (хотя это следовало бы доказать) — одно дело; что у последнего в тот момент были желание, возможности и время помешать этому избранию — исключено; а что Грансон был его агентом — абсолютное заблуждение.

Кстати, надо разобраться, присутствовали ли Оттон де Грансон и магистр ордена Госпиталя на выборах Жака де Моле, о которых рассказывает Гуго де Фор. Жак де Моле давал присягу не перед ними; им он только поклялся, что не добивается должности великого магистра. Ни магистр ордена Госпиталя, ни Грансон, ни кто угодно другой, посторонний по отношению к ордену, не мог вмешаться в ход процедуры выборов. В них могли участвовать лишь тамплиеры, собравшиеся на капитул, который происходил за закрытыми дверьми. Принять такое обязательство (впрочем, не обязывающее ни к чему!) перед лицами, посторонними по отношению к Храму, Жак де Моле мог только за пределами капитула, за пределами Храма. На полном серьезе? Никто и никогда не обвинял Моле в клятвопреступлении!

Между тем Грансон определенно находился тогда на Кипре, поскольку, как я покажу в следующей главе, в 1292 г. в Армении его не было вопреки тому, что утверждают на основе неправильного прочтения одного места у армянского историка Хетума из Корикоса.

Оттон де Грансон был сеньором из Бургундского графства, вотчина которого располагалась в современной Швейцарии, близ Нёфшателя.[205] Он очень рано пошел на службу к английскому королю. В 1271 г. он последовал за принцем Эдуардом в Святую землю и оставался там по 1275 год. После возвращения в Англию, где занял должность губернатора Англо-Нормандских островов, он в 1290 г. вернулся в Святую землю во главе английского контингента, который содержался полностью на средства короля Англии по образцу французского полка Людовика Святого. Если, что вероятно, Моле сделал свою карьеру на Востоке, их пути должны были пересечься. Находясь на службе у английского короля, Грансон не мог представлять также Филиппа Красивого. Тем более в 1292 г., в начале десятилетнего конфликта между обоими королевствами. Грансон принадлежал к той части знати Графства, которая враждебно относилась к захвату последнего французами.

Филипп Красивый воспользовался соперничеством между двумя ветвями графского рода — ветвью Оттона IV, графа, и ветвью Жана Шалонского, сеньора Арле. Первый примкнул к французскому королю и последовал за ним в арагонский крестовый поход. Этот союз был упрочен двумя браками: Оттон IV женился на Маго д'Артуа, а их дочь Жанна выйдет за второго сына короля, будущего Филиппа V. В 1295 г. Венсеннский договор отдал графство под управление Франции. Что касается Жана Шалонского, он был свояком императора Рудольфа Габсбурга,[206] избранного в 1273 г. после «великого междуцарствия», которое началось после смерти Фридриха II в 1250 году.[207] Впоследствии сеньоры Графства, враждебно относящиеся к захвату их страны французами, сформировали лигу, или конфедерацию, возможно — с 1289 г., в 1295 г. бесспорно существовавшую. Среди сеньоров, принадлежавших к этой лиге, были и представители рода Уазеле (три брата: Жеан и Этьен, рыцари, и Эстевено, оруженосец), давшего ордену Храма его последнего маршала — Эймона д'Уазеле. Утверждают, что эта семья находилась в родстве с семьей Грансонов, но доказательств я не видел.[208]