Хромова. Вдруг он сочтёт их неуместными сейчас?

Лиля оказалась смелее.

— Коля, — сказала она, когда мы проехали поворот на Голицыно, — что происходит? Поделись, мы должны знать, что делать.

Коля с переднего сиденья посмотрел на Хромова, будто спрашивая разрешения говорить. Но вместо него ответил сам лидер:

— На меня покушались, — сказал он, — и в этот раз покушение могло быть успешным, если бы не нелепая случайность.

Хромов улыбнулся. Я видел это в зеркале заднего вида. Улыбка вышла немного вымученной; она настолько сильно контрастировала с его публичным образом, что я немного растерялся. Прямо на глазах Хромов из сияющего на недосягаемой высоте символа превращался в обычного человека.

— Одному из кандидатов, прошедшему предварительный отбор в Охранную Гвардию пришло предписание с ошибочной датой, — сказал Хромов, и тут же добавил, не меняя интонацию, — вот здесь поверните направо, на съезд. Спрячьтесь за кустами и выключите огни.

Я выполнил его указание.

Через пару минут по шоссе пронеслись три внедорожника с правительственными номерами.

— Кто это был? — шёпотом спросила Лиля, — зачем им это?

— Люди, — вздохнул Хромов, — к сожалению, люди, которых я считал своими.

— Переворот? — я решился встрять в разговор.

— Да, — после долгой паузы ответил Хромов, — попытка переворота, — он вздохнул, — они ещё не знают, что у них с самого начала не было шансов. Система выстроена таким образом, что они не знали обо всех имеющихся сдержках и противовесах. Но лично я бы погиб, неизбежно. Это — цена того, чего нам всем сильно не хватает после всего того, что случилось.

— Доверия?.. — предположила Лиля.

— Да. Именно доверия.

— Они скрылись, — сказал я, — мы едем дальше? Или возвращаемся?

Снова долгая пауза. Хромов размышлял.

— Едем дальше, — наконец, ответил он, — надо, чтобы система очистилась. Не хочу мешать этому процессу.

Честно говоря, я не совсем понял, какую именно очистку он имел ввиду. Какая-то часть его сторонников должна вычислить и наказать заговорщиков? Должны сработать другие органы власти? Возможно, всё сразу.

— На бетонке направо, соблюдая осторожность. Они могли разделиться, и мы не должны столкнуться с ними, когда обратно поедут.

— А дроны? — поинтересовался я, — спутники? Нам стоит опасаться разведки?

— Не думаю, — Хромов покачал головой, — заговорщики рассчитывали на мгновенный обезглавливающий удар. Скорее всего, заговор не проник слишком глубоко. Если бы они могли — то уже подняли бы ударный дрон и покончили с нами. Значит, не могут.

— Всё может измениться, если высшее руководство Революционных сил будет считать, что вы погибли, — осторожно заметил я.

Хромов ухмыльнулся.

— Если бы всё было так просто, — сказал он.

Я тронулся. Не включая фар, выехал на дорогу. Убедился, что преследователи скрылись далеко впереди, и только после этого надавил на акселератор. «Москвич» с лёгким гудением начал набирать скорость.

На то, чтобы расконсервировать основные системы бункера ушло где-то полчаса. Это сооружение меня удивило: настоящее чудо автоматизации. На объекте полностью отсутствовали цифровые системы, но, несмотря на это, отсюда можно было в случае необходимости управлять огромной страной. Механизмы, которые несколько лет простояли без действия, работали безупречно.

Коля сразу занял пост контроля, куда стекалась информация ото всех органов наблюдения. В огромном помещении с множеством кресел, на фоне многочисленных мониторов и контрольных приборов (среди которых было много стрелочных) он выглядел до странного одиноко. В бункере явно должно было быть куда больше персонала.

На одном из экранов шла трансляция новостной программы главного Революционного канала. Об инциденте с Хромовым до сих пор не было ни слово. Он сам считал, что это хороший знак: очистка шла полным ходом. Если бы заговорщики вдруг одержали верх — о его гибели или пропаже уже давно бы заявили.

Я вышел из поста контроля и направился на камбуз. Хромов предлагал поспать — но сна не было ни в одном глазу. Я всё никак не мог свыкнуться с мыслью, что в этот момент, прямо сейчас, прикасаюсь к истории, о которой будут писать в учебниках. Ну, или в закрытых курсах для специальных служб.

Они оба сидели за столом и пили кофе. Простая девушка из приюта, которую спасла бабушка — и лидер нации, спасший человечество от гибели. Это было так… буднично и в то же время возвышенно, что у меня защемило сердце.

— Гордей? — Хромов посмотрел на меня усталыми красными глазами, — присаживайтесь. Нам предстоит провести вместе какое-то время. Давайте знакомиться.

Я осторожно присел на краешек стула.

— Давай тебе кофе сделаю! — предложила Лиля и, не дожидаясь моего ответа, вскочила из-за стола.

— Спасибо, — машинально ответил я.

— Лилия сказала, что ты воевал, — сказал Хромов.

— Да, — кивнул я, — войсковая разведка.

— Не думал о дальнейшей карьере военного?

— Думал, — вздохнул я, — мне даже предлагали…

— Понимаю, — кивнул Хромов, — что ж, возможно, это и к лучшему. Нам нужны учёные. Особенно в области прикладной физики. Перед космической программой стоит ещё много трудных задач…

Он внимательно на меня смотрел. Изучающе. Лиля уже успела рассказать про наш план? Наверняка.

— Есть такое дело… — согласился я.

— И в космосе пригодится, — продолжал лидер, — уверен, у вас всё получится.

— А вы сами не думали? — решился спросить я, — о том, чтобы полететь? Командиром одного из кораблей?

Хромов улыбнулся — как-то очень грустно и устало.

— Когда-то я мечтал об этом, — сказал он, — когда понял, к чему оно всё на Земле идёт…

— С тех пор мечта угасла? — продолжал я, удивляясь собственной дерзости.

— Разбилась в дребезги, — вздохнул Хромов и добавил после небольшой паузы: — я теперь о другом мечтаю.

— О чём же?

Прежде, чем Хромов ответил, за столик вернулась Лиля с дымящейся чашкой кофе.

— Спасибо, — кивнул я.

— О покое я мечтаю, молодой человек… — тихо произнёс Хромов, — противоестественная мечта для человека, не так ли?

Я промолчал. Его простые слова пробирали до кости. Как может о покое мечтать сам Хромов⁈

— Когда-нибудь, спустя сотни лет, под солнцем другой звезды, ты тоже будешь мечтать об этом, Гордей. Это неизбежно. — Сказал Хромов. Теперь его слова звучали твёрдо и убедительно.

За столом повисло неловкое молчание. Я сделал глоток обжигающего кофе.

— Не представляю, кем надо быть, чтобы попытаться убить вас… — тихо сказала Лиля.

— Человеком, — ответил Хромов, — или машиной. В убийстве мы не слишком друг от друга отличаемся, верно?

— Но… зачем? — спросил я, — не понимаю. Кому могло это понадобится? Мы возрождаемся! Уже сейчас мы почти достигли дореволюционного уровня жизни, а наше общество устроено гораздо справедливее! У нас нет нищих и безработных! Нет олигархов! У людей появилась великая цель, которую именно вы нам дали!

Хромов грустно вздохнул.

— Человек остаётся человеком, — сказал он, — если бы все были всем довольны — мы бы остановились в своём развитии.

— Но ведь есть куча способов менять мир к лучшему, если ты чем-то не доволен! — Возразил я, — больше, чем когда-либо в истории!

— Человеку всегда надо больше. И тогда, когда вокруг всё разумно и хорошо, запретный плод становится особенно сладким…

— Инъекция… — догадалась Лиля, — им нужна инъекция. Без конкурса и полётов в глубокий космос…

— Верно, — кивнул Хромов, — даже личная преданность оказалась слабее этого желания…

— Но как бы они это сделали? — спросил я, — люди бы не приняли такое…

— Устроили бы систему, которая выглядела бы справедливо, но таковой бы, разумеется, не являлась, — ответил Хромов, — вроде той, которая была до Революции.

— Распределение богатств… криптоолигополия… — сказал я, вспоминая университетский курс по социологии и истории обществ.

— И крипто-неофеодализм, — кивнул Хромов, — детали отличались, но суть оставалась совершенно одной: перед человеком вешали морковку, убеждая его в том, что он сможет достичь того же, что и люди там, наверху. Надо только работать на износ.

— Но… зачем? — спросил я, — зачем на износ? Нас ведь по экономике учат, что даже с ограничениями в области сверхбыстрых вычислений наша экономика избыточна. Производительных сил больше, чем нужно всем живущим сегодня людям. Поэтому нужно качество! Отдача! Понимание!

Хромов поглядел мне в глаза и усмехнулся.

— Сколько тебе, Гордей? — Спросил он.

— Двадцать два… — немного растеряно ответил я.

При чём тут возраст, есть же объективные вещи!

— Даже так? — Хромов поднял правую бровь, — редкий возраст, в половозрастной пирамиде у нас тут провал. Твои однокурсники тебя