— И что же именно ты хочешь знать?

— Жива Кэрри Блэр или мертва? И еще: является ли Хорас Блэр подозреваемым? — спросил репортер.

— Дамочка пропала. Это все, что нам известно. И я не собираюсь строить догадки о состоянии ее здоровья или на тему того, как и почему она пропала. И говорить о преступлении пока что рано. А раз нет преступления, нет и подозреваемых.

— В таком случае могу ли я написать, что у детектива округа Ли Фрэнка Санторо нет никаких версий происходящего?

— Только если хочешь, чтобы я тебя арестовал.

— Нет, серьезно, Фрэнк, ну неужели у тебя ничего нет?

— На данный момент ничего, но обещаю, ты будешь первым на очереди, если у нас случится прорыв. Ладно, а теперь скажи-ка мне, Арт, откуда тебе известно, что Блэры подписали добрачное соглашение?

— Какой-то парень позвонил и намекнул. И — нет, не представился. И еще он пытался изменить голос. Тогда я позвонил своему информатору из «Рэнкин и Ласк», юридической фирмы, которая ведет дела Блэра. И мой источник сказал, что было много сплетен, когда Блэр женился на Кэрри; это и заставило ее подписать соглашение.

Санторо задал Сучаку еще несколько вопросов. Потом покосился на Робб. Та внимательно слушала, потом вдруг покачала головой.

— Спасибо, Арт. Ты очень помог, — сказал Санторо.

— Только не забудь, что обещал, когда у вас случится прорыв.

— Ты будешь первым, когда у нас появится что-то конкретное.

Санторо закончил разговор и нахмурился.

— Может, стоит допросить Блэра об этом добрачном соглашении? — спросила Робб.

— Пока еще рано. Давай подождем до тех пор, пока у нас не появится нечто более осязаемое, чем просто слухи.

Джек Пратт снял трубку и почувствовал: Хорас Блэр просто вне себя от ярости.

— Полагаю, всему виной эта статейка в «Джорнал», — заметил Пратт.

— Ты читал?

Пратт кивнул.

— Но как обо всем этом узнал какой-то репортеришка? — воскликнул Блэр.

— Там сказано, что у него есть источник. Он и дал информацию.

— Но как такое может быть? Ведь о добрачном соглашении знали только Кэрри, ты, я и Бенедикт.

— Я ничего никому не говорил, — заметил Пратт. — А вот этот твой Бенедикт…

— Но ему-то что от этого толку?

— Понятия не имею. Но если никто из нас троих не звонил в «Джорнал», тогда остается только Кэрри.

— Зачем Кэрри звонить журналисту и рассказывать о соглашении? Ведь по условиям она теряет все, если проговорится.

— Может, пытается тебя подставить. Сделать подозреваемым в убийстве, — сказал Пратт.

— Опять же, какой смысл? Что она от этого выигрывает? Ведь чтобы Кэрри могла получить наследство, мне должны вынести смертный приговор. И ей все это время придется скрываться. Ну, а если вдруг меня не казнят? Нет, бессмыслица какая-то.

— Я просто рассуждаю вслух. Есть еще один вариант. Ты говорил мне, будто бы Кэрри сказала Бенедикту, что бросает его ради какого-то другого мужчины. А значит, у нее могли быть и другие любовники, еще до Бенедикта. И кому-то из них она могла проболтаться о добрачном соглашении.

— А может, кто-то из «Рэнкин и Ласк» узнал об этом документе? — предположил Хорас. — У всех есть секретари, помощники. Уборщики и привратники, наконец. Любой, кто работает в юридической конторе, имеет доступ к файлам. И вполне мог обнаружить документ.

— Возможно, кто-то из сотрудников фирмы видел мои записи, но копии документа у меня нет. Помнишь, ты сам настоял, чтобы копии были две, только у тебя и Кэрри?

— Да, верно.

— И где же эти копии? — спросил Пратт.

— Представления не имею, куда Кэрри дела свою. Моя хранится в банке, в депозитарной ячейке.

Пратт молчал, что-то обдумывая, Блэр терпеливо ждал.

— Все будет хорошо, Хорас, — сказал, наконец, юрист. — Если окружному прокурору захочется использовать этот документ в качестве доказательства мотива, он его получит. А всякие там слухи, что Кэрри сказала Бенедикту или кому-то еще о добрачном соглашении, — это лишь голословные утверждения, и как доказательства их никто не примет. Меня нельзя заставить давать показания об этом документе, поскольку он относится к сведениям, сообщенным клиентом адвокату, а это конфиденциальная информация. Так что мой тебе совет: продолжай заниматься своим делом и не бери в голову. Не стоит понапрасну трепать нервы, это ничего не изменит.

Барри Лестер носил прозвище Везунчик — и действительно им был. Ну, взять хотя бы внешность. Многие считали, что он похож на хорька. Небольшого росточка, тощий, костлявый, лицо веснушчатое, глаза водянисто-голубые, рыжие волосы клочьями торчат в разные стороны, сколько их ни причесывай. Но почему-то ему всегда везло с дамами.

Или взять карьеру. Барри был преступником, не шибко ловким, и специализировался на мелких кражах. И его часто ловили с поличным и арестовывали. Но, несмотря на это, ему обычно удавалось избежать наказания за свои преступления; то окружной прокурор что-то напортачит, то свидетель почему-то не явится на суд, то он вдруг выдаст полиции информацию о каком-то более серьезном преступнике в обмен на освобождение или мягкий приговор.

Но, к несчастью, везению Барри вдруг пришел конец. Он был застрельщиком в ограблении винного магазина. Когда его столь же неумелые подельники запрыгнули в машину с криками «поехали, поехали!», Барри пытался удрать. Но в двух кварталах от места преступления в его машине вдруг кончился бензин. И всех их арестовали. Барри пытался вызвать своего адвоката, но выяснилось, что тот в отпуске. У остальных членов шайки адвокатов не было, и они тут же бросились в ноги прокурору и заключили досудебную сделку, взвалив всю вину на Барри. И когда адвокат Барри, загорелый и отдохнувший, вернулся с Гавайских островов, то пришлось ему сообщить клиенту, что тому, скорее всего, придется на протяжении нескольких лет встречать Рождество за решеткой.

Однако Барри Лестера не напрасно прозвали Везунчиком. Как только над головой его начали сгущаться тучи и положение стало выглядеть безнадежным, Тиффани Стар, его подружка, пришла в тюрьму навестить его, и тучи развеялись, выглянуло солнышко. А через два дня Барри окончательно убедился, что удача сопутствует ему. Он затеял драку с известным криминальным авторитетом по имени Григорий Карпинский.

Карпинский зарабатывал на жизнь, нанося тяжкие телесные повреждения любому, на кого укажет Николай Орланский. Высоченный, ростом шесть футов пять дюймов, со стальными мускулами парень, он имел уровень интеллекта немного ниже среднего и отличался невероятной жестокостью и подлостью. Каждый день заключенным тюрьмы округа Ли полагалась часовая прогулка, и Григорий проводил этот час, тягая железо в углу асфальтированной площадки, у изгороди, в то время как остальные играли в баскетбол или же просто сидели, курили и болтали. Он как раз направлялся в этот угол, когда с ним вдруг столкнулся Барри Лестер. Столкновение не произвело на Карпинского ни малейшего впечатления — все равно, что слону дробина. Но вместо того, чтобы бежать, сломя голову, спасая свою жизнь, Барри глянул на Григория и рявкнул: «Смотри, куда прешь, задница!»