Но не волнуйтесь, она будет прекрасно знать, в чем дело. Я доверяю ей полностью.

— Я в этом не сомневаюсь, — заметила Марианна. — И вы считаете, что Кэннинга обманут эти громкие крики?

— Да или нет, не имеет значения. В счет идет только то, что он не узнает, где вы находитесь. По прошествии нескольких дней он подумает, что вы испугались и уже далеко, и прекратит поиски.

— Вы, несомненно, правы. Но остается урегулировать еще одно обстоятельство: бриг!

— «Волшебница»? Она останется там, где есть… до нового приказа. Ее величество допустила ошибку, приказав поднять штандарт с вашим гербом. Это, конечно, милость, любезность, но все-таки ошибка. Необходимо, чтобы не позже сегодняшнего вечера этот штандарт исчез. На его место я подниму обычный знак моих кораблей.

— Ваших кораблей? У вас есть корабли?

— Я же говорил вам, что выдаю себя за богатого купца. И я им, собственно, и являюсь. Мои суда носят красное знамя со львом, который держит в лапе факел в виде буквы Т. Если вы согласны с этим, в высших сферах подумают, что вы продали корабль, чтобы добыть необходимые при бегстве деньги. И это никоим образом не помешает господину Бофору получить свое добро…

На этот раз Марианна ничего не ответила. Она открыла, что еще очень далека от того, чтобы познать все, что касается необыкновенного человека, чье имя она носит. Она и в самом деле замечала в стамбульском порту многочисленные суда, шебеки или шхуны, над которыми развевался странный флаг с пылающим «Т», но ей и в голову не приходило, что они могут принадлежать ее мужу. После всего, безусловно, будет интересно прожить некоторое время рядом с таким человеком, не считая обещанной безопасности и радости встречи с донной Лавинией.

Беседуя таким образом, они обошли сад и оказались в плотно увитой виноградом беседке, сообщавшейся с салоном. Осень украсила ее пурпуром, и зажигавшиеся повсюду в доме лампы сделали ее еще более красной.

Идущий из кухни коварный запах жареного мяса и лука лишил этот час драматического эффекта и вернул всех к реальности: подошло время ужина, и Марианна, естественно, ощутила волчий голод.

Когда старый длинноволосый слуга появился на пороге, сгибаясь под тяжестью зажженного канделябра, который казался больше, чем он, князь поклонился и на восточный манер коснулся рукой груди, губ и лба.

— Желаю вам доброй ночи, — сказал он тоном светской учтивости, — и надеюсь, что мы скоро увидимся.

Марианна слегка присела в реверансе.

— Это произойдет очень скоро, если будущее ответит моим желаниям, Турхан-бей! Вам также доброй ночи.

Старый слуга поспешил к двери, чтобы открыть ее, и князь стремительно пошел за ним, но, прежде чем переступить порог, он не смог удержаться от последнего совета:

— Если я могу себе позволить… постарайтесь ни в коем случае не встречаться со знатной дамой, которую вы знаете. Ее интерес нагнать на вас страх слишком очевиден, и она чересчур смышленая. Люди такого сорта — опасные друзья.

На другой день, вечером, закутанная в черную паранджу, с вуалью такого же оттенка на лице, Марианна покинула дворец Морузи. Высоченный албанец с большим, как абордажная сабля, кинжалом на животе тенью следовал за ней. Его длинные свисавшие усы делали его похожим на Аттилу, и он окидывал все вокруг мрачным и диким взглядом, который ни у кого не вызывал желания затронуть его. Но на набережных Стамбула встречалось много похожих на него албанцев, и его пестрый костюм ничем не выделялся в многоцветной толпе, кишевшей в сумерках после вечерней молитвы. И потом, он имел громадное преимущество быть немым…

Под его охраной Марианна дошла до небольшой незаметной фелюги, которая ждала, затерянная среди сотни ей подобных, у лестницы Айкапани. Спустя несколько мгновений она заскользила под мелким, больше похожим на туман, дождем по серой воде порта в направлении ее нового убежища.

Дождь! Он начался сразу после слишком мягкого Рождества и с тех пор больше не переставал — мелкий, назойливый, заволакивающий все вокруг. На другом берегу Босфора, азиатском, рыбачья деревня Кандили представлялась расплывчатой массой, над которой возвышался обязательный минарет величиной с карандаш. В этом жидком тумане яркие цвета лодок — розовых, желтых, зеленых — и белая окраска домов сливались в непроглядную серость, от которой не отличались даже черные кудели кипарисов. Босфор выглядел мрачно… Под пронзительными криками мечущихся птиц великая морская река заливала тоской бесконечные дни.

Марианна проводила их почти все время в тандуре, чьи окна с золочеными решетками выходили на серую воду. Это была небольшая комната круглой формы, полностью обставленная диванами, чьи ножки сходились к центру. А сам центр занимала четырехугольная изразцовая печка, покрытая куском шерсти с разноцветной вышивкой, краями которого сидевшие на диванах укрывали ноги, защищаясь таким образом от сырости и холода.

Дворец Хюмайунабад, построенный в прошлом веке Ибрагимом-пашой и ставший жилищем Турхан-бея по милости Махмуда II, насчитывал много таких уютных комнат, но если Марианна выбрала именно эту, то только потому, что выступавшие окна выходили прямо на Босфор и позволяли ей наблюдать за приходящими и уходящими судами, которые ежедневно заполняли его.

Это был вид гораздо более бодрящий, чем сады под дождем, великолепные, конечно, но выглядевшие за высокой защитной оградой почти так же мрачно, как и крепость Румели-Гиссар, чьи зубчатые стены и три круглые башни громоздились над водой, чтобы охранять пролив огнем своих пушек, и были такие массивные и высокие, что оставались видимыми, даже когда ледяные туманы с близкого Черного моря заволакивали этот стык двух миров…

За исключением небольших прогулок в саду, когда короткий перерыв в дожде позволял это, молодая женщина часами оставалась здесь, несмотря на укоры Жоливаля, умолявшего ее хоть немного делать упражнения, и такие же просьбы персидского врача, которого князь приставил к ее персоне взамен доктора Мериона. Ее беременность приближалась к своему сроку. Она чувствовала себя неповоротливой, усталой и не смела даже смотреть в зеркало на свою фигуру, чье изменение отныне невозможно было скрыть, и лицо, на котором, казалось, остались одни громадные глаза.

Но вид моря стал для Марианны таким же необходимым, как наркотик, и ей удавалось оторваться от него только с большим трудом. Ночи, заставлявшие ее непрерывно вставать, были бесконечными, несмотря на успокаивающее, которое прописал обеспокоенный ее возрастающей нервозностью врач.

Опустив руки на вышивку, которая никогда не будет закончена, или на книгу, которую она не читала, она пребывала тут между выстрелами, возвещавшими начало и конец дня. Запертая в этой застекленной клетке, напоминавшей кормовую каюту, наблюдая за скользившими под дворцом судами и небольшой пристанью, чьи мраморные сходы исчезали в мутной воде, она выглядывала знакомую фигуру, которая все не появлялась.