Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Полагаю, мы все обсудили.
Виконт усмехнулся:
— Пытаешься наказать меня за случившееся?
— Нет.
Но он не услышал, уже войдя в раж.
— Я был в своем праве! А вот ты… — Он зло посмотрел на жену и хотел сказать что-нибудь, что могло бы оскорбить ее, но вспомнил предостережение кузена и замолчал.
Дениза усмехнулась:
— Если это все, что ты хотел мне сказать, Тони, то можешь дальше наслаждаться своим ужином и правами в одиночестве — у меня пропал аппетит.
По примеру лорда Сен-Клера виконтесса отложила салфетку на край стола и вышла.
Руперт был в саду. Стоял у раскидистой яблони и смотрел сквозь листья на ночное небо. Судя по шороху травы, Тори носился неподалеку.
Совершенно не заботясь о том, что ее могут увидеть из окон дома, Дениза подошла и встала с другой стороны дерева, прислонилась к стволу, шершавая кора которого еще хранила тепло солнечных лучей.
— Простите Энтони, он никогда не думает о чувствах других, — тихо произнесла девушка.
Руперт махнул рукой:
— Вам не стоит извиняться за него.
— Вы расстроились?
— Нет. Все давно прошло и перестало быть важным.
— Простите, — зачем-то повторила Дениза.
Какое-то время они стояли молча, думая каждый о своем.
— Вы действительно готовы были жениться на… той женщине? — спросила Дениза.
Руперт пожал плечами:
— Не знаю. Может быть, да. Шла война, и мы никогда не говорили об этом.
— А о чем говорили? — Слова сами сорвались с языка. Виконтесса смутилась. — Простите, я не должна…
— Ничего страшного. — Сен-Клер повернул голову и посмотрел на свою собеседницу, в темноте ночи его глаза, казалось, сверкали. — У нас всегда было слишком мало времени… Мы говорили о пустяках.
— О пустяках?
— Погода, армейские анекдоты — все что угодно, только не планы на будущее.
— Что… что случилось йотом?
— Она погибла. Была битва при Талаверде, в армейских рядах царила неразбериха, и я узнал обо всем лишь через два дня… — Руперт замолчал и потом со злой горечью добавил: — Из официальных донесений.
— Мне жаль.
— Такова жизнь.
— Но это несправедливо.
— Зато это — жизнь. Видите, я становлюсь философом. — Руперт усмехнулся и посмотрел на Денизу. От его взгляда не укрылось, что она обхватила себя руками и слегка дрожит. — Сумасшедшая, вы же вышли в одном платье! Вот, держите!
Он снял с себя смокинг и накинул ей на плечи. Она хотела отказаться, но от ткани веяло теплом, и девушка невольно ухватилась за атласные лацканы, кутаясь в восхитительно теплую тонкую шерсть.
Запах дорогого мужского одеколона окутал ее, и на секунду Денизе вдруг представилось, что она в объятиях Руперта. Девушка вздрогнула. Это не укрылось от лорда Сен-Клера.
— Холодает, пойдемте в дом, — предложил он, ошибочно решив, что его спутница все не может согреться.
Она покорно кивнула и направилась к крыльцу. Подозвав своего пса, Руперт догнал жену кузена и зашагал рядом.
Рука об руку они вошли в холл. Дениза вдруг поймала себя на мысли, что в этом было что-то очень личное. Словно они вдвоем жили здесь и каждый вечер гуляли на краю рощи. Это было восхитительно, но неправильно.
Девушка с деланым безразличием сняла смокинг и передала его хозяину.
— Спасибо.
— Всегда рад. — Короткий поклон, и Руперт прошел в гостиную, где в одиночестве сидел Тони.
Дениза не стала заходить следом. Пользуясь тем, что муж был отвлечен появлением кузена, она направилась к лестнице.
— Ваша милость. — Порридж, спускавшийся навстречу, почтительно посторонился.
— Что вы делали наверху, Порридж? — Почтительность всегда раздражала Денизу, и голос прозвучал излишне резко.
— Всего лишь убедился, что спальня виконта, как и ваша, убрана.
— Вот как? — Дениза внимательно посмотрела на него, все еще не понимая, что же ее так отталкивает в этом старике.
Дело было не в лысине и не в заострившихся чертах лица, из сбивчивых рассказов мужа виконтесса знала, что дворецкий в юности несколько раз переболел лихорадкой, во всяком случае, именно это Порридж рассказал Энтони. Что-то злое и порочное было во взгляде дворецкого, в том, с каким безразличием он смотрел на саму Денизу.
А еще руки. Девушка почему-то была уверена, что именно так выглядят руки карточного шулера. Длинные, узловатые, чуть согнутые пальцы, подушечки сплющены, а манжеты рубашки топорщатся на худых запястьях.
— Я не хочу, чтобы вы заходили ко мне в комнату, Порридж, — с каким-то вызовом сказала девушка.
— Да, миледи. — В голосе опять почудилась насмешка.
— Ступайте! — Дениза продолжила путь.
Спальня действительно оказалась убрана. Выскобленный добела пол блестел, а на каминной полке не было ни пылинки. Как и традиционной плошки с молоком на окне — дара, обещанного броуни. Самих домашних эльфов тоже не было видно.
Вспыхнув, виконтесса требовательно дернула шнурок колокольчика, намереваясь отчитать свою служанку.
— Ваша милость? — Молли появилась не сразу. Судя по криво надетому чепцу и припухшим губам, девушка явно получала авансы от своего жениха, а значит, не убирала молоко с подоконника.
Как ни странно, это слегка успокоило Денизу.
— Молли, я запрещаю кому бы то ни было входить в комнату без моего ведома и убирать ее без моих распоряжений! — спокойно сказала она. — А сейчас помоги мне раздеться!
Платье можно было снять и самой, но тогда бы оно безнадежно помялось, а Дениза сомневалась, что Молли по силам отгладить сложные драпировки. Виконтесса меланхолично наблюдала, как служанка расправляет кружева и аккуратно, чтобы не помять, уносит платье в гардеробную.
— Ты мне больше не понадобишься. И, Молли, помни, что Оуэн — еще не твой муж.
— Да, ваша милость! — Девушка покраснела и вышла.
Дениза усмехнулась: замечание о муже на какое-то время убережет горничную от необдуманных поступков. Виконтесса присела к зеркалу, взяла щетку и начала приглаживать как всегда растрепавшиеся пряди, раздумывая, кто сможет уберечь от необдуманных поступков ее саму.
Утренняя встреча с Рупертом, а затем и его смокинг, накинутый ей на плечи, вызвали у нее целую бурю чувств, которые, как она думала, были давно похоронены. Виконтесса поняла, что завидует незнакомой, давно умершей женщине, о которой узнала лишь сегодня вечером, — потому что та умерла, зная, что ее любят. Денизу никогда не любили.
Давно умершие родители были не в счет. Впрочем, и они, всегда увлеченные друг другом, не уделяли много внимания единственной дочери.