— Ну, так о чем мы с тобой говорили? Ах да… Олег. Помнишь, я говорила тебе про Олега?

— Помню. Он журналист, замечательный парень, умный, красивый и веселый, отлично зарабатывает, а главное — холостой. Ты решила нас сосватать.

— Не нужно быть такой циничной, Настя. Я решила вас просто познакомить. И вообще — почему бы и нет? Ты молодая, симпатичная, тебе мужик нужен. А сыну твоему — отец.

— У моего сына есть отец. Вернее, был… И ты это знаешь. Только прошлого уже не вернешь. Конечно, Никитке нужен отец, но я сильно сомневаюсь в том, что кому-то нужен такой вот сын, Наташа. Ты же знаешь — он болен.

— Да брось ты, Настя! Ты зациклилась на этой мысли. Твой ребенок никому не нужен, ты никому не нужна… Жизнь-то идет, оглянуться не успеешь — уже тридцатник. Вот тогда ты точно никому не будешь нужна.

— Ну и пусть. Не хочу, Наташа. Не хочу ни с кем знакомиться, не хочу ни на что надеяться.

— Глупая ты. Не хочешь себе помочь. А ты ему, между прочим, понравилась. Он твою фотографию видел. Ту самую, летнюю, на которой ты волосы распустила по плечам…

— Ты мне это уже говорила. Знаешь, я многим нравлюсь. Что с того?

— Ладно, — Наташа махнула рукой, нахмурила брови, — живи как знаешь. Пойдем, детей пора спать укладывать. Надумаешь — приходи сегодня ко мне, часов в семь вечера. У нас сегодня небольшое торжество — год со дня знакомства. Из приглашенных только ты и Олег. И еще одна полусемейная пара… Алена, ты ее знаешь, и ее бой-френд Женя. Веселый парень. Просто уморительный!

— Нет, Наташа… Не обижайся, я как-нибудь в другой раз зайду вас поздравить. Идем, правда засиделись уже.

Через час, когда все дети наконец заснули, Настя прошла по спальне, поправила одеяла, подняла с пола и положила на подушку спящей Иришке плюшевого зайца — она всегда засыпала с ним в обнимку, осторожно задвинула шторы. Андрей во сне улыбался, и она улыбнулась ему в ответ. Потрогала лоб у Аленки — та с утра была какая-то раскрасневшаяся, Настя беспокоилась — не заболела ли? Но лоб был холодный, Аленка дышала неслышно. Вышла из спальни, аккуратно развесила на доске детские рисунки — сегодня дети рисовали свой дом. Почти на каждом листочке рядом с прямоугольным домиком были нарисованы три фигурки — мама, папа и я. Хорошо, когда у ребенка есть папа…

Она постаралась отвлечься, разобрала папки на столе, в десятый раз пересмотрела план предстоящего утренника. Потом она некоторое время разбирала методические пособия, набросала приблизительный план занятий на следующую неделю… Все как обычно, только на душе у нее в тот день было слишком тяжело. Дети проснулись, поели, разбрелись по углам — день подходил к концу, сейчас, как обычно, придет самая первая мама за Стасиком Петренко, потом придет отец Оли Головиной.

— Настя, можно мне пойти домой с папой?

— Можно, Оленька. Иди. До свидания.

— Настя, как она сегодня? Не кашляла?

— Да нет, я не слышала, чтобы она кашляла.

— Ну слава Богу. А что ела?

— Кашу утром поела, в обед от супа отказалась, зато целую тарелку макаронов по-флотски съела, еще добавки попросила. Макаронная душа. Вечером тоже хорошо поела, сладкий плов, кисель…

Настя все знала, все помнила — что они ели, как они спали, кто кашлял, кто из-за чего плакал. Как будто все они были ее детьми.

Наташа ушла пораньше — ей нужно было кое-что приготовить, накрыть стол для предстоящего, хоть и скромного, торжества. Вскоре ушла и Настя — к шести часам всех детей уже разобрали, комната опустела, стала тихой и неживой. Едва оказавшись за порогом трехэтажного панельного здания детского сада, Настя поняла, что погода явно не располагает к далеким путешествиям. Острые, колючие снежинки били в лицо, ветер был каким-то сумасшедшим — невозможно было понять, откуда он дует. Было такое ощущение, что она находится в самом центре какого-то дикого смерча, грозившего с минуты на минуту подхватить ее и унести черт знает куда. Ветер не давал дышать, она захлебывалась. На улице уже почти стемнело. На самом деле погода к прогулкам не располагала.

Но домой идти тоже не хотелось. Дома было пусто и тихо, и она знала, что ей снова станет страшно. Куда же деваться? К Наташке идти категорически не хотелось, К тому же у нее нет подарка, а без подарка идти неудобно.

В своих раздумьях она не заметила, как дошла до остановки. Подошел трамвай — десятый маршрут, самый длинный в городе, он едет далеко, почти за черту города, конечный пункт — какие-то дачные массивы… И она прыгнула на подножку — в тот самый момент, когда двери уже закрывались.

Настя часто предпринимала такие вот путешествия в детстве — точнее, не в детстве, а в ранней юности, в четырнадцатилетнем возрасте, может быть, чуть позже. Когда ей было тоскливо и одиноко, когда хотелось остаться одной и вместе с тем одной оставаться было страшно, она садилась в трамвай, выбирая самый длинный маршрут, и ездила кругами. Садилась тихонечко в уголочке, смотрела в окно, рассматривала людей. Она была среди них — но в то же время ее одиночество ничто не могло потревожить. Мерный стук колес по рельсам успокаивал, убаюкивал мечущуюся душу, мелькающие за окном деревья отмеряли не только расстояние, но и время, и она чувствовала, как боль отступает.

Так было и в этот раз. Сиденья в трамвае оказались с подогревом, и Настя быстро разомлела, ей даже стало жарко. В окно смотреть было невозможно — как-то быстро и резко стемнело, и только порывы ветра бросали в стекло россыпи колючего снега. Она стала смотреть на людей.

Люди были разными — хотя, если приглядеться и немного задуматься, у всех было что-то общее. Половина седьмого — все едут с работы, у каждого за плечами — трудный день, а впереди — тихий, уютный, домашний вечер. И все же окружающие Настю лица были хмурыми, а не радостными, глаза — уставшими, без блеска. Редкие фразы кололи слух ощутимым раздражением. Где-то в самом начале вагона две пожилые женщины оживленно обсуждали молодежь, не пытаясь понизить голос, видимо, рассчитывая втянуть в разговор побольше людей. Кондуктор спорил с каким-то парнем, почти подростком, — тот предъявил льготный проездной билет без подтверждающего право на льготы документа…

— Пятьдесят три рубля — только за квартплату. — Позади Насти сидели две пожилые женщины, жалуясь одна другой на свою судьбу. — Да куда же это, с моей-то пенсией… Мясо не помню когда последний раз покупала, все на картошке, хорошо, со своего огорода на всю зиму запасла…

Настя попыталась отключиться, но ей никак не удавалось. С каждой минутой она чувствовала, как ей становится тесно в этом вагоне, почему-то вдруг стало трудно дышать… Поднявшись, она вышла на первой же остановке.

Трамвай, громыхая железными колесами, медленно, словно железная гусеница, уполз вперед, и она осталась одна посреди совершенно незнакомой местности. Ветер немного утих, снег пошел уже крупными хлопьями. Вокруг было темно — один-единственный фонарь светил метрах в десяти, все остальные почему-то были темными. Где-то вдалеке залаяла собака, ее лай тут же подхватила вторая, третья… Словно из ниоткуда, вынырнула машина, с шумом проехала мимо, и снова наступила тишина. Настя огляделась по сторонам — черт знает что такое! Где она находится, хоть бы спросила, что за остановка, прежде чем выйти!