– Я оформил дарственные на своих друзей, на дома и участки. Но по каким-то причинам они оба, хотя и въехали сюда вместе с семьями, не удосужились зарегистрировать право собственности, а потому я до сих пор плачу налоги и за вашу землю, и за строения. Но от меня не убудет: что ваше, то ваше. Я о другом: просто хотел узнать, почему твой Коля на суде сказал неправду: сам бы он не решился это сделать. Лешка Воронин был бы рад подтвердить мое алиби, но не мог…

– Мой Коля никогда не врал, – покачала головой мать Насти.

– Значит, ты не знаешь, почему он затащил меня к вам и не выпускал почти два часа, а на суде заявил, что я заглянул в вашу квартиру ненадолго, а потом помчался домой…

– Неприятная мизансцена, – произнес Божко, когда они вышли со двора. – Не люблю все эти скандалы, разборки, я даже толком сыграть их не могу, если это требуется по сценарию.

– Ужас, конечно, – согласилась Светлана, – я даже представить не могла, что Валентина Николаевна на такое способна. Такая всегда тихая… Она и в Штатах поначалу приходила к нам и с матерью моей шу-шу-шу… А потом моей маме это надоело, и она сказала: «Валя, ты скоро сдвинешься на этом Селезневе. Ну, если его оправдали, значит, он невиновен». Они тогда чуть не поссорились. А потом уж мама мне рассказала, что Валька сначала сама на Селезнева вешалась, а тот на нее внимания не обращал, и тогда она стремительно выскочила за Колю Стрижака. Сама ему предложила: давай, дескать, поженимся. А того на любую глупость можно было подбить, потому что он ни рыба ни мясо был. Настюха этим вся в него.

– А мне Анастасия кажется неглупой.

– Глупая, умная – какая разница! Нерешительная, как и отец, а потому не складывается ничего в ее жизни. Я своего отца вообще не помню, но мама говорит, что он любил повторять: «Каждый человек – кузнец своего счастья». Если бы он не вкладывал всю прибыль в развитие бизнеса, а хранил, мы бы с мамой сейчас не беднее Селезнева были.

Воронина вздохнула.

– Не любишь ты Игоря Егоровича, – подытожил Максим.

– Я тебя люблю, а до него мне никакого дела, с Селезневым пусть Настя разбирается…

А страсти в доме Стрижак разгорались с новой силой.

– Я на твоем суде не была, – наседала Валентина Николаевна. – Тебя обвинили в убийстве моей подруги. И осудили, между прочим, а как ты уж потом вывернулся – пусть останется на твоей совести. Если ты хочешь забрать у нас участок и дом, мы завтра же соберем вещи и уедем…

– Я хочу только одного: узнать, кто приказал убить Полину. Мне казалось, ты можешь что-то знать или Коля знал и с тобой поделился, у него от тебя тайн не было. Тот, кто заказал мою невесту, почти наверняка целил в меня. Убийцы приходили не за жизнью Поли, а за моей, и твой муж, удержав меня в вашей квартире, спас меня – только и всего. А дом и земля как были, так и останутся вашими…

Игорь Егорович шагнул к выходу, но остановился.

– Фамилия «Капустин» тебе ни о чем не говорит? Не знаешь, встречался Коля с этим человеком или, может, созванивался?

Валентина Николаевна отвернулась и, не глядя на него, ответила:

– Не слышала ни про какого Капустина. И почему я должна помнить – столько лет прошло.

Селезнев кивнул, а потом веско произнес:

– Дом и участок ваши. Если от меня что-то потребуется, если нужна помощь, только скажи – я помогу, как помогал всегда.

Он скрылся в прихожей, было слышно, как открылась и осторожно затворилась входная дверь.

– Нам от тебя ничего не надо! – крикнула ему вслед мать Насти, правда, не особенно громко.

Анастасия хотела броситься за ним, но посмотрела на сидящую в кресле маму и удержалась.

Все время разговора Валентина Николаевна просидела в кресле. И сейчас она оставалась в той же напряженной позе, вцепившись в подлокотники и кусая губы. Настя подошла к маме, наклонилась и поцеловала ее. И произнесла негромко:

– Я тебя люблю, но ты не права.

И побежала вслед за Селезневым. Валентина Николаевна не попыталась ее остановить, а может, не успела.

Его уже не было во дворе, а когда Настя выскочила на дорогу, увидела только его спину. Игорь Егорович уходил очень быстро, словно куда-то спешил. Анастасии вдруг показалось, что он так торопится, потому что хочет вернуться в дом Иволги и тут же уехать, чтобы никогда больше не возвращаться. Но звать его, кричать, просить не уходить, дождаться ее было неловко. И тогда она побежала. Он, вероятно, почувствовал это и обернулся. Увидел, как она бежит к нему, и пошел навстречу.

Она подбежала к нему и обняла. Не бросилась на шею, хотя со стороны могло показаться всякое. Просто спешила, не рассчитала скорость и, чтобы не врезаться, случайно обхватила его руками. И тут же отстранилась, словно и в самом деле столкнулась с ним.

– Простите маму, – шепнула Настя, – она вбила себе в голову, что вы как-то причастны…

– Я ее понимаю, я и сам до сих пор ищу виноватых в смерти Полины, в гибели моих друзей…

– Мама тоже хотела бы знать, кто виновен в их гибели.

– Она уже нашла виновного, и ее не переубедить.

Разговор опять коснулся опасной темы, и Анастасия решила отойти от нее:

– Я не знала, что земля и дом принадлежат не нам. Не задумывалась о том, платим ли мы налоги…

– Земля ваша, только надо все оформить документально. Если не хватает площади участка, могу прирезать еще. Когда с меня сняли обвинение и судимость, я вернулся сюда и подумал, что не хочу, чтобы вокруг строились дома, был какой-нибудь поселок, не хочу, чтобы по заасфальтированным дорогам ездили машины и люди тянулись в магазин… Я выкупил все земли в округе до берега реки. Так что не только березовая роща, но и поле, и часть леса теперь наши…

Он сказал «наши», и Настино сердце сжалось, может, от неясного предчувствия, а может, от того, что это прозвучало как «твои и мои». Так они дошли до дома Иволги. Присели в беседке. Вскоре Сева притащил самовар, из трубы которого уже шел дымок. Теперь говорили о чем угодно, только не о прошлом Селезнева. Настя рассказывала о себе, о жизни в Нью-Йорке, о своей учебе в университете. Призналась даже, что едва не вышла замуж, но, как теперь понимает, правильно сделала, что не вышла, ведь любви особой не было, если вообще что-то было.

И как раз после этого позвонила мама.

– Дай трубку этому, – сказала она.

Настя передала мобильник Селезневу, сказав ему, что надо идти домой и что-то приготовить на ужин. Игорь Егорович взял трубку, выслушал Валентину Николаевну и ответил:

– Приходи сама. Здесь твоя дочь, никто ее не съест. Убедишься, что никому ничего здесь не грозит. Тем более тебе и Насте.

Игорь Егорович вернул телефон и объяснил:

– Валя вспомнила, что слышала о Капустине. А заодно предупредила, что, если с тобой что-то случится…