Сейчас Маша вывела меня из задумчивости, тихонько поманив рукой. Она дала мне веревку, а сама быстро накинула на ноги Соломатьку ошейник. После чего Маша тихонько постучала костяшками пальцев ему по лбу:

– Батяня-комбат, подъем!

Соломатько дернулся, сморгнул, всхлипнул, попытался вскочить. Маша поддержала его, чтобы он не грохнулся на пол:

– Пожалуйста, не так резво. Упадешь, что-нибудь сломаешь – что я с тобой делать буду?

Он переводил взгляд с меня на Машу и обратно, видимо не сразу сообразив, где он и что случилось. Потом неожиданно схватил с окна что-то похожее на толстую ножку от настольной лампы и бросил в меня. Машина реакция была молниеносной. Она, чуть подпрыгнув, перехватила этот предмет, оказавшийся всего лишь игрушечной башней, красивой, деревянной и достаточно тяжелой.

– Не попал? – вздохнул Соломатько и потянулся. – Ах, поспать не дали. Как хорошо спал…

– Пойдем! – Маша стояла около диванчика, на котором очень удобно и уютно возлежал Соломатько, и, похоже, не знала, что делать. Она оглянулась на меня и вдруг пихнула его этой башней, как мне показалось, в плечо. – Вставай!

– Ты что, сбесилась, дочка? – покривился Соломатько и потер грудь. – Ты мне, похоже, ребро сломала!

– А ты давай еще чем-нибудь в маму кинь.

– Какие защитнички у тебя, Егоровна! – Соломатько покачал головой и прищурился. – Что, дочка моя Маша, совсем отца не жалко, да? Светлана Егоровна, вы хотя бы дочери своей объяснили…

– Она Евгеньевна, идиот! – почему-то пришла в исступление Маша от обычной шуточки Соломатько – а ведь он-то, дурачок, просто хотел разрядить обстановку…

– Да мне один хрен, знаешь ли, Егоровна твоя мамаша или Евгеньевна, милая девочка, – улыбнулся Соломатько. – И уже очень много лет один хрен, понятно?

Соломатько приподнялся и сел, а Маша втянула воздух носом и вдруг со всего размаха дала ему ребром ладони по лбу. При этом башня, которую Маша так и держала в другой руке, упала ему на спину. Он ойкнул и стал сползать с лавки на пол. Я бросилась поднимать его и прикрикнула на Машу-.

– Ты что, действительно с ума сошла? Прекрати это безумие и… – я даже не сразу нашла подходящее слово, – и хулиганство, Маша! Немедленно! Давай сейчас еще его убьем!..

Его так просто не убить. – Мне показалось, Маша не очень испугалась. Она была слегка разочарована, что я не поддерживаю ее в этой жестокой полуигре. Она тоже присела около Соломатька. – Ты думаешь, ему плохо?

– Нет, Маша, ему хорошо. – Я осторожно положила его голову себе на колени. – Человек в возрасте уже, ты что! Случится что-нибудь, никогда себе не простим…

– А где был его возраст, когда он ко мне приставал? – пробовала защищаться Маша, но я видела, что она тоже напугана.

– Игорь! – негромко позвала я. Он никак не реагировал. – Господи… Маша, посмотри, вода какая-нибудь есть?

Маша оглянулась в поисках воды, но не встала. Вместо этого она пощупала пульс Соломатьку, думаю, ничего не поняла и посмотрела на меня:

– Надо «Скорую помощь», да, мам?

– Не знаю… – Я поправила у себя на коленях его бессильно повисшую голову – Воды надо, Маша, холодной.

– А как он ее пить будет?

– Никак. На голову ему польем водичкой… Ну то есть… лоб смочим, хотя бы…

– А вот воды, Егоровна, ты себе на голову налей, – сказал вдруг Соломатько, не открывая глаз. – Саночки в углу видите? Канадский табаган. Вот на саночках меня, болезного, сейчас домой и повезете. Встать не могу, повержен и избит жестокими красотками.

Маша глубоко вздохнула и встала. Я попробовала снять его голову со своих колен, но он еще удобнее устроился, прихватив меня за ногу рукой.

– Что ты, Егоровна! Бросить меня здесь решила?

Маша посмотрела на эту сцену, махнула рукой и пошла к выходу, сдержанно проговорив:

– Догоняй, мам. – Уже переступив порог, она обернулась: – Скажи, Соломатько, а на какой твой потерянный идеал я похожа? Помнишь, ты мне пел в бане, когда соблазнить меня хотел?

– Маша! – хором сказали мы с Соломатьком и посмотрели друг на друга.

– На маму, да? Или на тебя самого, потерянного в этой жизни?

Соломатько поднял голову, отпустил мою ногу и сел на полу рядом со мной. Так мы и сидели рядом, на холодном, давно немытом полу сторожки, глядя, как Маша быстро идет по тропинке прочь, нарочно задевая рукой ветки елок и стряхивая с них снег.

Я встала первой и догнала Машу. Через некоторое время я услышала, что Соломатько тоже догнал нас и пошел за мной.

По дороге к даче мы все трое молчали. И только у самого дома Маша вдруг спросила:

– Может быть, ты… папа… хочешь все время вместе с нами обедать и… завтракать и-и-и… вообще… чай пить? Я имею в виду – на веранде?

– Хочу, конечно, – кивнул Соломатько.

И больше никто не проронил ни слова.

Я отвела Соломатька в его комнату. Он вошел, молча встал посреди комнаты и, улыбаясь непонятно чему, стал смотреть на меня. Я чувствовала, что с каждым часом наше пребывание на его даче становится все непонятней. Сейчас мне казалось, что надо что-то сказать, чтобы хоть как-то определиться в этой странной ситуации. Но я совершенно не знала, что именно. Тогда я присела на низкий пуф, который, скорей всего, предназначался не для сидения, а для складывания на него ног, и огляделась. Мне еще утром показалось, что в этой комнате что-то не так. Действительно, в ней было шесть углов и огромное, тоже шестиугольное окно почти во всю стену, которое открывалось целиком, фрамугой опрокидываясь на улицу.

– А кстати, что это за комната такая? – Я старалась говорить с ним теперь нейтрально-дружелюбно.

Соломатько помолчал, потом все-таки ответил:

– Гостевой сортир.

– Гостевой… что? – Я думала, что ослышалась.

– Сортир. Ну… туалет. Ватер-клозет. Как тебе больше нравится? Могу еще…

– Не надо. А где же тогда… – Я замялась, подыскивая слово поприличнее, чтобы не наводить Соломатька на вольные разговоры, помня его юношеские забавы. Может, конечно, он стал совсем другой…

Не стал.

– Очко? – проникновенно подсказал Соломатько, почему-то смотря при этом на нижнюю часть моего туловища.

Я была предусмотрительно одета во все те же Машины штаны, жуткое чудовище моды последних лет – спущенные по бедрам, широкие, с висячими карманами. Цвета сезонов меняются, расширяются или утончаются каблуки, а вот спущенные штаны как появились несколько лет назад, так и владеют умами самых модных подростков. К ним полагается еще своеобразная прыгающая походочка, обязательно вразвалку и с ленцой, и любая, но странная шапочка, лучше в обтяжку. Маша, конечно, так не ходит, так ходят влюбленные в нее мальчики и еще удивляются, почему Маша их игнорирует. Это мое мнение, с Машей я не делюсь, не хочу в очередной раз показаться старомодной и консервативной. Думаю, Маша уверена, что игнорирует тех мальчиков по причине их умственной недостаточности.