Она еще больше побледнела.

— Я так и знала. Не спрашивайте откуда, но знала. Прошлой ночью я видела сон… Но вы должны уйти. Сейчас я не стану ни с кем разговаривать.

Она отшатнулась и попыталась затворить дверь. Я помешал ей, поставив ногу в проем. Деревянная панель была настолько тонкой и хлипкой, что дверь затрещала.

— Ну-ну, разве ты не позволишь нам войти? Я слышу, как раз возвращается тот сторожевой пес, который дежурит на лестничной клетке. Я уверен, тебе нечего опасаться: достаточно закричать, если только я стану вести себя неподобающе.

Дверь широко распахнулась, но перед нами стояла не вдова. Это был ее сын, и хотя он был лет восьми, не старше, он выглядел не таким уж младенцем, тем более, что в правой руке он держал занесенный кинжал.

— Нет, Эко, нет! — Женщина схватила мальчика за руку и оттолкнула его назад. Ее немигающие глаза были прикованы ко мне. В разных концах коридора захлопали двери. Вернувшийся на свое место коротышка сторож прокричал пьяным голосом:

— Эй, что там творится?

— Ох, во имя Кибелы, заходите. — Женщина разжала пальцы сына, отняла кинжал и быстро захлопнула дверь у нас за спиной.

Мальчик не сводил с меня глаз. Взгляд его был мрачен.

— Лучше разберись-ка вот с этим, — сказал я, вынимая смоквы и бросая ему. Он поймал их все одной рукой.

Комната была маленькой и тесной, как и большинство подобных помещений в большинстве подобных домов, но в ней было окно со ставнями и хватало места для того, чтобы спать на полу вдвоем, не касаясь друг друга.

— Здесь живете только вы? — спросил я. — Вы вдвоем и больше никого? — Я бегло оглядел комнату, ненадолго задержавшись взглядом на тех немногочисленных предметах, которые были разбросаны в беспорядке: смена белья, корзинка с краской и румянами, несколько деревянных игрушек. Ее вещи, его вещи.

— Чем вы занимаетесь? — Женщина стояла в углу. Она обнимала мальчика одной рукой, в одно и то же время крепко его к себе прижимая и удерживая.

— Да так, ничего особенного, — сказал я. — Ты не возражаешь, если я выгляну в твое окно? Ты не знаешь своего счастья, хотя не мне судить: твоя комната с видом на улицу. — Завидя мое приближение, мальчик вздрогнул, но мать держала его крепко. — Конечно, вид не ахти какой, — продолжил я, — но по ночам здесь, думаю, тихо, а что может быть лучше свежего воздуха.

Подоконник доходил мне до бедер. Окно было утоплено в стене на фут или около того и служило чем-то вроде кресла: женщина накрыла подоконник тощей подушкой. Чтобы выглянуть наружу, мне пришлось сильно наклониться. Поскольку второй этаж нависал над первым, стена под нами была не видна, но взглянув чуть вправо, я смог разглядеть вход в давешнюю лавку в доме напротив; старуха подметала улицу перед дверью с той же напористостью, с какой чуть раньше молотила ножом по деревяшке. Прямо под собой, в окружении истоптанных камней мостовой, я увидел большое яркое пятно, оставленное истекающим кровью Секстом Росцием.

Я похлопал по подушке.

— Отличное сиденье, особенно в такой жаркий день, или я не прав? Наверно, неплохо посидеть здесь и осенью, если вечер достаточно теплый. Сидишь, разглядываешь прохожих. Если поднять глаза, безоблачной ночью можно увидеть звезды.

— По ночам я держу ставни закрытыми, — сказала она. — Все равно, какая погода. И мне некогда разглядывать людей на улице. Я не вмешиваюсь в чужие дела.

— Тебя зовут Полний, не так ли?

Она отступила к стене, крепче сжав мальчика и неуклюже лаская его волосы. Он скорчил гримасу и подался вперед, в волнении дергая ее за руки.

— Я тебя не знаю. Откуда ты знаешь, как меня зовут?

— Скажи-ка, Полия, твоя мудрая политика невмешательства — с каких пор ты ее придерживаешься? Ты следовала ей всегда, или это решение принято недавно? Может, ты приняла его, скажем, в прошлом сентябре?

— Не понимаю, о чем это ты.

— Когда нас привел сторож, ты думала, что он привел кого-то другого.

— Я думала, что ко мне может прийти мать, вот и все. Она то и дело приходит ко мне за деньгами, а мне больше нечего ей дать.

— Нет, я очень хорошо слышал, о чем вы говорили. Он сказал тебе, что посетители — гражданин со своим рабом, а ты спросила, не те ли это люди, которые приходили раньше. Судя по голосу, ты была очень встревожена и совсем не горела желанием увидеть их снова.

Ерзанье мальчика переросло в настоящую борьбу. Женщина притянула его к себе и дала ему легкий подзатыльник.

— Почему бы вам просто не уйти? Может быть, вы уйдете и оставите нас в покое?

— Здесь был убит один человек, а другому человеку грозит казнь за это.

— Мне-то что до этого? — огрызнулась она. Озлобленность окончательно лишила ее даже следов былой красоты. — Какое преступление совершил мой муж, который умер от лихорадки? Чем он заслужил смерть? Даже боги не смогут ответить на это. Богам все равно. Люди умирают каждый день.

— Тот человек был убит в прошлом сентябре как раз под твоим окном. Думаю, ты видела, как это произошло.

— Нет. Даже если и видела, все разве упомнишь? — Казалось, женщина и ребенок исполняют какой-то странный танец, извиваясь и борясь в углу. Дыхание Полии стало учащенным. Мальчик, не отрываясь, смотрел на меня.

— Не думаю, чтобы ты могла забыть такое. Выгляни из окна: вот видишь — кровавое пятно. Но об этом тебе известно и без меня, не так ли?

Внезапно мальчик вырвался на волю. Я подался назад. Тирон двинулся было прикрыть меня своим телом, но в этом не было нужды. Мальчик разрыдался и стремглав выскочил из комнаты.

— Видишь, что ты наделал? Ты заставил меня упомянуть его отца. Эко не может говорить, и люди забывают, что он слышит не хуже других. Было время, когда и он мог говорить. Но он молчит с тех пор, как умер его отец. Ни слова не сказал с тех пор. Лихорадка настигла их обоих… Теперь убирайтесь. Мне нечего вам сказать. Убирайтесь!

Все это время она размахивала ножом, затем, казалось, внезапно заметила, что у нее в руках. Она направила его на нас, неуклюже сжимая рукоять; рука ее дрожала, было видно, что она скорее заколет себя, чем нанесет удар.

— Пойдем, Тирон, — сказал я. — Здесь нам больше нечего делать.

Коротышка заново наполнил бурдюк вином сидел перед лестницей; струйки сока сбегали по его красным губам. Когда мы проходили мимо, он что-то пробормотал и протянул руку. Я не обратил на него внимания. Сторож с первого этажа находился там же, где мы нашли его в первый раз, — свернувшись калачиком, он лежал в дальнем конце коридора. Нас он не заметил.

На улице стояла нечеловеческая жара.

Тирон плелся сзади, медленно спускаясь по ступеням. Вид у него был озадаченный.

— Что случилось? — спросил я.

— Почему ты не предложил ей деньги? Мы знаем, что она видела убийство, — так сказал старик. Серебро ей бы не помешало.