А в это время жуткие хозяева дома швырялись в меня Граноками, а женщина, которая вроде бы была у них главной, чуть не попала в меня Нок-бамом, ударившим меня об южную стену коридора. Думаю, это страх перед поимкой и верность Старой Лучезарной меня спасли. Я помчался в комнату, откуда дул ветер, и нашел там вентиляционное отверстие, достаточно большое, чтобы я смог в него проскользнуть, то есть примерно семь сантиметров диаметром. В тот самый момент, когда я втиснул туда свое тело, я почувствовал сильный ветер, как минимум двести тридцать километров в час: мерзкая тетка запулила в меня Гранок Торнадон! К счастью, я уже был в вентиляционной трубе, откуда выскочил двенадцать секунд спустя. И тут я взял крылья в клювик и вернулся к вам так быстро, как только мог, моя Старая Лучезарная. Я сознаю, что моя миссия не выполнена, и мне очень стыдно. Простите ли вы мне мою неточность, Старая Лучезарная?

— Ну конечно, мой Кульбу! — заверила его Драгомира, странно улыбаясь. — Ты молодец. Просто идеально все сделал. Но скажи-ка мне, ты разглядел вторую женщину?

— Старая Лучезарная, несмотря на мою тошноту, личность Изменницы от меня не ускользнула, — подтвердил малыш.

— Не сообщишь ли мне имя?

Кульбу-Горлан огляделся по сторонам, пару секунд разглядывая остальных существ, внимательно слушавших его рассказ, и принялся раскачиваться, явно не в своей тарелке.

Казалось, он лихорадочно о чем-то размышляет, прищурив блестящие глазки, и, наконец, все же решился.

Он перелетел к Драгомире на плечо, осторожно на нем угнездился и тихонько сообщил имя, одно лишь имя, ей на ухо.

Бабуля Поллок побелела, как простыня, схватилась за сердце и хрипло застонала.

Едва успел бравый Кульбу-Горлан пересказать перипетии своего путешествия в Гебридское море, как три человека неслышно взломали входную дверь дома Поллоков. Драгомиру это врасплох отнюдь не застало: она ждала этого визита, к тому же с середины дня она через окно наблюдала за всеми теми, кто, сменяя другу друга на Бигтоу-сквер, следил за домом. Когда наступила ночь, шпионы плюнули на всякую конспирацию, и трое встали прямо перед входной дверью, перекрыв вход и выход.

С конца дня Драгомира находилась дома одна, не считая Мари, спавшей в своей комнате на втором этаже. А насчет Зоэ было согласовано, что она поможет Жанне в ресторане. То есть девочка была в безопасности…

Драгомира выключила в доме весь свет, чтобы лучше видеть три стоящих на тротуаре фигуры. Затем спустилась по узкой винтовой лестнице, аккуратно закрыла приставленный к стене футляр контрабаса и зажгла свечу из черного воска. Потом устроилась в кресле, обитом атласом цвета старого золота, и, заложив ногу за ногу и положив руки на подлокотники, принялась ждать с подкрепленной кипящей яростью решимостью.

Очень быстро в апартаментах Бабули Поллок появились две женщины в сопровождении высокого мужчины с худощавым лицом. Все трое моргали, привыкая к полумраку. Помещение было так заставлено мебелью: столиками, этажерками, креслами, картинами и прочим барахлом, что у них глаза разбегались. Добавлял растерянности и слабый огонек свечи, делая обстановку еще более зыбкой.

Мужчина достал Гранокодуй.

— Сейчас устрою светопреставление в этом сарае, — заявил он.

— Не трудитесь! — голос Драгомиры заставил взломщиков невольно вздрогнуть.

Трасибула принялась мерцать всеми своими одиннадцатью щупальцами, осветив визитеров, тогда как хозяйка дома оставалась под защитой темноты.

— Значит, это ты… — глухим голосом начала Драгомира, обращаясь к женщине, стоявшей в середине трио. — Ты, моя старинная подруга… Я не хотела этому верить, хотела дать тебе последний шанс избежать нынешней суровой действительности. Но почему, Мерседика? Почему?

Высокая, темноволосая, строгого вида дама вздернула голову с еще больше, чем обычно, и с высокомерным видом посмотрела в том направлении, откуда доносился голос Драгомиры.

— Дорогая Драгомира, — сухо начала она, — ты вот тут толкуешь о действительности, но имеешь ли ты хотя бы малейшее представление, что это такое? Ты иногда так наивна… Все еще веришь, что жизнь состоит из любви и ласки?

— Мои иллюзии давным-давно развеялись, дорогая Мерседика, — ответила Драгомира. — В тринадцать лет, если быть точным. С того самого дня, как на моих глазах Осий убил маму…

— Кстати, об Осии, — злобно бросила Мерседика. — Позволь тебе представить его внука Грегора, старшего сына Ортона!

У сидевшей в полумраке Драгомиры изменилось лицо. Она вцепилась в подлокотники, а по ее спине пробежала дрожь. В ее памяти всплыла картинка, как под действием Экзекуты Ортон МакГроу рассыпается в пыль, и она снова ощутила боль, моральную и физическую.

Грегор взирал на нее с жестоким хладнокровием, и его взгляд предсказывал грядущие проблемы. Он жутко походил на отца: такие же ледяные манеры, такая же высокая худощавая фигура, такая же аура властности и силы. Пожилая дама вздрогнула и с грехом пополам попыталась подавить отвращение.

— И, хоть ты довольно давно ее не видела, ты наверняка узнала мою дочь Катарину…

Драгомира поглядела на стоявшую рядом с Мерседикой девушку. Она сильно изменилась с последней их встречи два или три года назад. Жесткое и безжалостное выражение ее лица контрастировало с очень женственной фигурой; огромные глаза опушали густые длинные ресницы, а роскошная шевелюра спадала водопадом на плечи. Врожденную элегантность девушка, безусловно, унаследовала от матери.

— Она на тебя похожа. И, надо думать, во всех смыслах… — язвительно заметила Драгомира. — Но смею предположить, твое присутствие здесь — это отнюдь не визит вежливости… — добавила она, обращаясь к той, что стала ее врагом.

— Ну, можешь воспринимать это так, — злобно хихикнула Мерседика. — Однако я все же с большими реверансами и изысканной вежливостью вынуждена просить тебя отдать мне картину, Драгомира!

С этими словами она направилась в глубину комнаты, где в полумраке сидела в кресле прямая, как палка, Драгомира.

Бабуля Поллок буквально кипела от ярости, злясь как на свою старинную подругу, так и на себя самое. Как же это она умудрилась проморгать предательство Мерседики? Сколько времени та уже водила ее за нос? Каким бы ни был ответ, очевидно одно: испанка отлично скрывала свою двойную игру: никто ничего не замечал. Ни недоверчивый Леомидо, ни Абакум с его чутьем.

— Почему ты это делаешь, Мерседика? Почему? — простонала Драгомира с горечью.

Мерседика раздраженно вздохнула, чем еще сильнее ранила Драгомиру. Прищурив сильно накрашенные большие черные глаза, она с вызовом ответила:

— Я выбрала другой лагерь, Драгомира. Лагерь победителей.

— Ты о чем? — тут же встрепенулась Драгомира.

— У меня нет таких амбиций, как у тебя и твоих друзей, вот и все! — колко отрезала Мерседика.