Дорогая моя! Люблю тебя, целую тебя, обнимаю тебя и желаю тебе хорошо отдохнуть! Длинных писем можешь не писать, если не будет охоты, но два слова на открыточке лишний раз черкни, мне будет очень приятно. Ни в чем себе не отказывай, а то ведь я знаю, какая ты у меня скромница, сколько денег увезла с собой, почти столько же и привезешь обратно.

Ирочка передает тебе привет и обещает завтра написать письмо. Думаю, что завтра у нее не будет времени, потому что придет Полина Михайловна, а ее приход в гости, как ты сама знаешь, это одиннадцать казней египетских[111]. Ирочке не говорю об этом, чтобы она раньше времени не расстраивалась. Ужасно, когда приходится принимать в гостях неприятных людей, которые приходят не для того, чтобы приятно провести время, а для того, чтобы вынюхивать и высматривать, собирать поводы для сплетен. И невозможно же отказать от дома Полине Михайловне, чем та бессовестно и пользуется. Но если Ирочка не напишет письма завтра, то напишет послезавтра. Так будет даже лучше, ты получишь письма не сразу, а с небольшим перерывом.

Целую, целую, целую тебя, любимая моя!

Твой В.

P. S. Раиса Ефимовна заставила меня записать целый список того, что непременно надо привезти из Чехословакии. Не думаю, чтобы он был тебе полезен, потому что глупо тратить время во время отдыха на хождение по магазинам, но на всякий случай прилагаю этот список. У вас, женщин, есть свои соображения, которые мужчинам не понять. Особенно она нахваливала покрывала, которые идут номером третьим, и сказала, что только там можно подобрать занавеси к этим покрывалам. Ее дочь с мужем чуть ли не каждый год отдыхают в Карловых Варах (зять — директор завода в Норильске), и потому Раиса Ефимовна знает о Чехословакии все-все. Не удивлюсь, если она еще и приторговывает тем, что дочка привозит оттуда. Уж больно профессионально разбирается в ценах там и здесь. Но мне, как ты сама понимаешь, она ничего не предлагала. Ты же знаешь, что мне стесняются предлагать купить что-то с рук — я же узнаю без труда, сколько на самом деле стоила эта вещь. Сам я не против коммерции и понимаю, что любой гешефт должен давать прибыль, но правила хорошего тона (и разумная осторожность) предписывают выдумывать истории на тему «мне не подошло, продаю за ту же цену, по которой брала». Иногда люди бывают такими смешными.

Да, совсем забыл — Маша тоже шлет тебе приветы. Сказала, что к твоему возвращению устроит генеральную уборку с мытьем окон, хотя я ее об этом не просил. Наш дом будет сиять как бриллиантовый к твоему возвращению, любимая моя! Не успел тебя проводить, а уже начал предвкушать нашу встречу. Целую, люблю, жду!

Твой В.

15 июня 1957 года

Дорогая моя Аидочка!

Как ты отдыхаешь, любимая? Все ли тебе нравится? Если скучаешь по мне, то не скучай, лучше уж я стану скучать за двоих. Кроме телеграммы, больше ничего от тебя не получили. Понимаю, что времени прошло мало, а письма через границу идут долго, но ничего не могу с собой поделать. Знаю же заранее, когда получу от тебя весточку, драгоценная моя, но все равно каждое утро говорю себе: «Вевлеле, иди взгляни — нет ли письма? Вдруг ты ошибся». Иду и нахожу одни лишь газеты. Ты знаешь, любимая моя, как я не люблю ошибаться, но когда я проверяю почту, мне хочется ошибиться и найти открыточку или письмо.

Спешу поделиться радостью, драгоценная моя. Вчера после завтрака я хотел сразу же засесть за работу над опытами, отказавшись от прогулки. Меня увлекла одна идея, которую я не успел доработать с вечера, а кроме того, шел дождь. Но вдруг меня потянуло в букинистический к Матвею Евсеевичу. Я не знал, что именно меня там ждет, но знал, что мне нужно непременно наведаться к нему прямо сейчас. Все было как всегда. Матвей Евсеевич, за годы нашего знакомства так и не успевший привыкнуть к моим неожиданным появлениям, сказал: «Как удачно, Вольф Григорьевич, а я как раз собрался вам звонить» и протянул мне превосходно сохранившееся издание трактата «Недарим»[112], которое было издано в Вильно[113] еще в прошлом веке. Само по себе уже редкость, но дело не в этом, а в том, что точно такая книга была у нас дома. Отец мой, да будет благословенна его память, не был большим грамотеем, знал ровно столько, сколько положено знать арендатору[114], чтобы делать свое дело. Но он мечтал о том, что кто-то из его сыновей (в первую очередь — я) прославит род Мессингов своей мудростью. «Мы не хуже Альтеров, — говорил он, оглаживая рукой бороду, была у него такая привычка. — Просто нам в последнее время не везет, вот и приходится гнуть спину вместо того, чтобы поражать всех своей мудростью». Что-что, а прихвастнуть отец любил, и брат мой Берл унаследовал от него эту привычку. А вот мне она не передалась, и это хорошо. Так вот, большим грамотеем мой отец не был, но когда у него появлялись лишние деньги, то есть не лишние, а такие, которыми не требовалось затыкать дыры, он две части откладывал, а на треть покупал книги, умные книги, написанные мудрецами, а не какие-нибудь романы. Постепенно набралась целая библиотека. Где она сейчас? Эх, лучше не думать об этом.

Из «Недарим» отец выучил и повторял только одну фразу о том, что закон разрешает еврею присягать ложно царю, если царь своей присягой хочет принудить еврея к таким действиям, с которыми тот не согласен. «Если душа не согласна, то слова не имеют силы», — повторял мой несчастный отец.

Мне было невероятно приятно взять в руки эту книгу. Как будто весточку из дома получил. Конечно же, это была не та самая книга, но похожая, такая же нечитанная, как и та, что у нас дома. Отец редко-редко брал какую-то из книг, осторожно раскрывал, читал несколько строк и говорил: «Очень уж заумно написано». После этого книга отправлялась на свое место. Дети его тоже не отличались большой любовью к чтению, так что библиотека была в прекрасном состоянии.

Принеся книгу домой, я сразу же раскрыл ее и начал читать. Нашел любимое место отца и прочел его вслух, как будто бы послал привет отцу туда, где он находится сейчас. Потом стал читать дальше. Читал долго, до обеда, и после обеда тоже читал и думал о том, что если бы у меня не было бы моего дара, то, наверное, на свете стало бы одним раввином больше. Плохим, никуда не годным раввином, потому что одно из главных качеств раввина — это терпение. Придут к нему сто человек, и каждый станет повторять по многу раз одно и то же, так каждого надо выслушать, понять, дать ему совет. Меня бы на это не хватило бы. Да и если бы я стал раввином в Гуре-Кальварии, то где бы мы с тобой познакомились, драгоценная моя? Хотя о чем это я? Предопределенное неизбежно, где-нибудь бы да и познакомились, потому что иначе и быть бы не могло.