что упустили. Через десять лет после отправления «военной телеграммы» он опубликовал работу «Мировой кризис», многотомное исследование, сочетающее проницательный анализ с изящным стилем, где попробовал описать «способ, каким я старался исполнять свой долг и отправлял эти опасные обязанности»[324].

Можно ли было избежать войны? Черчилль признавал, что изучение истоков конфликта оставляет «преобладающее ощущение утраты людьми власти над мировыми событиями». Но он отказывался поддаваться детерминизму. Он выявил упущенные возможности обеих сторон смягчить претензии по разумному обеспечению безопасности, показал, что имелась возможность предотвратить «или, по крайней мере, отложить» фатальный исход дипломатическими усилиями и, возможно, «перенаправить смертоносное течение», увлекшее Европу к войне. На страницах книги он неоднократно задавался вопросом: «Могли ли мы, англичане, какими-то мерами, принеся в жертву наши материальные интересы и сделав некий приглашающий жест, одновременно дружеский и повелительный, со временем примирить Францию и Германию и сформировать ту великую коалицию, только благодаря которой мир и слава Европы окажутся в безопасности?» И сам отвечал: «Не могу сказать»[325].

Минуло почти столетие с тех пор, как Черчилль размышлял над этой дилеммой, но мы по-прежнему не в состоянии определить, могла ли Великобритания противостоять течению, влекущему Европу к войне, продолжая при этом отстаивать свои жизненно важные интересы[326]. Параллели между этой историей и современными вызовами Китая, разумеется, приблизительны, но не могут не тревожить. Подобно Германии, Китай ощущает, что его обманом лишили законного места, и сделали это те государства, которые были сильны, когда он ослабел. Подобно Германии, Китай располагает волей и средствами для изменения статус-кво.

Между тем, подобно Великобритании, Соединенные Штаты Америки ревниво охраняют свое первенство на мировой арене и твердо намерены противостоять попыткам Китая пересмотреть глобальный политический порядок. Обе страны, естественно, расценивают собственные действия как справедливые и разумные, а действия оппонента воспринимают как подозрительные и опасные. Как мы увидим в следующей главе, американцы могли бы лучше понять сегодняшний Китай, доведись им узнать о поведении другой крепнущей силы, еще более хищной и воинственной на этом этапе своего развития: речь о США времен правления Теодора Рузвельта.

Несмотря на агрессивность Америки, Лондону удалось избежать войны с крепнущими США, уладить старые обиды и заложить почву для будущих тесных отношений. Однако было бы безрассудно полагать, что столь благоприятное сочетание факторов, гарантирующих столь удачный исход, непременно повторится. Необоснованный оптимизм и привычные шаги со стороны Вашингтона и Пекина породят, скорее всего, динамику, более схожую с динамикой отношений Великобритании и Германии, нежели с «великим сближением» Англии и Америки.

Масштабы катастрофы, которая постигла Европу, и возможность ее повторения в великом соперничестве двадцать первого столетия должны побудить нас последовать примеру Черчилля. Мы должны напрягать свое воображение, постоянно спрашивать себя, способны ли изменения того, что мнится важным лидерам обеих стран, «перенаправить смертоносное течение» нашего времени. Мы должны молиться, чтобы в один прекрасный день нам не пришлось самим уподобиться немецкому канцлеру Бетман-Гольвегу и не изречь жалкое оправдание: «Ах, если бы мы знали»[327].

Часть третья. Шторм надвигается

Глава 5. Если бы Китай был как США

Они не знают другого удовольствия, кроме исполнения долга, и праздное бездействие столь же неприятно им, как самая утомительная работа. Одним словом, можно сказать, сама природа предназначила афинян к тому, чтобы и самим не иметь покоя, и другим людям не давать его.

Фукидид, «История Пелопоннесской войны»

…по природной необходимости властвуют там, где имеют для этого силу. Этот закон не нами установлен, и не мы первыми его применили. Мы лишь его унаследовали и сохраним на все времена. Мы уверены также, что и вы (как и весь род людской), будь вы столь же сильны, как и мы, несомненно, стали бы так же действовать.

Фукидид, «История Пелопоннесской войны»

Ах, если б у себя могли мы

Увидеть все, что ближним зримо,

Что видит взор идущих мимо

Со стороны…[328]

Роберт Бернс

Американцы любят советовать китайцам – «становитесь больше похожими на нас». Возможно, им следует быть более осторожными в своих желаниях. Как вели себя исторически возникающие гегемоны? Или, конкретнее, как действовал Вашингтон всего столетие назад, когда Теодор Рузвельт уверенно повел США в новый, по его мнению, «американский» век?

Девятнадцатого апреля 1897 года политический феномен тридцати восьми лет от роду присоединился к администрации президента Уильяма Маккинли в качестве второго по старшинству гражданского чиновника в министерстве флота[329]. Родившийся в одной из первых семей Нью-Йорка, получивший образование в Гарварде, закалившийся среди ковбоев в степях Дакоты, заматеревший как полицейский комиссар в Нью-Йорке и получивший общественное признание как интеллектуал, опубликовавший к тому времени пятнадцать широко обсуждаемых книг, Рузвельт, по словам партнера по спаррингу в сверхтяжелом весе, был «сильным и суровым человеком, которого тяжело задеть и еще тяжелее остановить».

Через семь дней после вступления в должность заместителя министра флота Рузвельт (далее для краткости будем именовать его ТР) представил президенту в частном порядке длинный меморандум, где описывались текущее состояние американского военно-морского флота (неприемлемое), необходимость его быстрого наращивания (для обеспечения мира в Западном полушарии) и опасности, связанные с испанским контролем над Кубой, лежащей слишком близко от берегов США[330][331]. Не прошло и месяца, как новый чиновник, не уведомив ни своего босса, ни президента Маккинли, также направил указания руководству Военно-морского колледжа, учебного заведения, отвечавшего тогда за государственное военное планирование. Колледжу ставилась задача разработать оперативные планы на случай войны с Испанией (за Кубу) и с Японией (за Гавайи, где американцы помогли свергнуть дружественного Токио монарха в 1893 году)[332].

Хотя Соединенные Штаты Америки только выходили на мировую арену, Рузвельт твердо знал, что следующее столетие должно стать американским, и был готов сделать все возможное, чтобы это произошло. Веря, что решительность прислуживает судьбе, ТР пользовался любыми возможностями (а порой даже сам состряпывал их), дабы сконструировать грядущий век на собственных условиях. За десятилетие после его появления в Вашингтоне США объявили войну Испании, изгнали ту из Западного полушария и получили Пуэрто-Рико, Гуам и Филиппины; пригрозили войной Германии и Великобритании, если те не согласятся улаживать споры на американских условиях; поддержали восстание в Колумбии и создали новую страну, Панаму, ради строительства канала; а также объявили себя полицейским Западного полушария и присвоили себе право вмешиваться всякий раз, когда и где они сочтут необходимым