* * *

На другой день, в Великую субботу, она стояла в длинной очереди на исповедь. Наконец зашла за бархатную штору, опустилась на колени и в душной темноте исповедальни дождалась, когда откроется оконце в перегородке, разделявшей ее и священника. Скороговоркой перечислила свои грехи, получив наказ покаяться и прочесть полный набор молитв по четкам. Первый десяток она прочитала, встав коленями на бархатную подушечку перед алтарем, оставшиеся четыре, перебирая четки, – по дороге в миссию.

В следующую среду пришла Сара, и Брайди, известив ее о своем решении, попросила подыскать католический дом малютки. Она хотела быть уверенной, что Микена окрестят. Иначе его не допустят в рай даже после самой праведной жизни.

Через неделю Сара сказала, что нашла католический приют для сироток. Брайди испросила разрешения самой отнести туда сына, но ей не позволили. Нянька забрала у нее малыша. Последнее, что видела Брайди, – его покрасневшее от крика лицо, похожее на багровую луну, то исчезавшую, то появлявшуюся над белым плечом.

Мисс Сара Стентон Холлингворт была польщена, получив из рук посыльного отпечатанное приглашение на вечер по случаю Достижения Эдмундом Фитчем Портером четвертьвековой вехи.

Празднество, назначенное на послепасхальную субботу, проходило в доме Портеров на Вайн-стрит, и Сара обрадовалась тому, что Эдмунд не замедлил выхватить ее из кучки беседующих гостей и увлечь в коридор, где им никто не мешал.

– Я хочу кое-что тебе прочесть. – Эдмунд повернулся к высокому, до потолка, стеллажу, полки которого прогнулись под тяжестью томов в кожаных переплетах. Раздвинув стеклянные дверцы, он достал тонкую книжицу. – Только что получил от парижского книготорговца. Слава богу, удосужились издать на английском. Через сто пятьдесят лет! – Он раскрыл «Рубаи Омара Хайяма»:

Звезды! Наконец-то Эдмунд заговорил о звездах!

До чего же он хорош: темная прядь свесилась на лоб, рука опирается о полированные перила, нога покоится на лестничной ступеньке. Сара надеялась, что Эдмунд отметит событие подарком – преподнесет ей свое кольцо выпускника Йельского университета, предтечу кольца более важного.

Но тут в коридоре возник ее брат Бенно:

– Вы слышали?! Пири добрался до Северного полюса! Он наш! Там водружен американский флаг!

Эдмунд отвлекся и стал говорить о невозможности территориальной юрисдикции в международных водах. Пока он цитировал законы, Сара представила свое безрадостное будущее: престарелая тетушка, вместе с племянниками она провожает в порту счастливую супружескую пару, брата с женой, отправляющуюся в круиз по европейским столицам, которые сама Сара, превратившаяся в вековуху наподобие тети Герты, никогда не увидит.

Эдмунд заговорил о морских милях, но Сара, перехватив нить разговора, попросила его поделиться впечатлениями о Париже, надеясь, что Бенно уберется прочь.

– О, Париж! Город любви! – воскликнул Эдмунд и пустился в воодушевленный рассказ о фонтанах, городских округах и выставке современных средств передвижения, где представлены не только автомобили, но и аэропланы.

Сара поняла, что брат никуда не уйдет, а также всю глупость своих надежд нынче получить кольцо. Долгий извилистый путь к обручению опровергал прямые тропы ухаживания, проложенные женскими газетными колонками.

Потом Сару втянули в разговор дамы из «Христианского благодеяния», дискутировавшие о бедности как добровольном выборе. Миссис Пребскотт считала, что если человек прислушивается к верным рекомендациям, он не примет опрометчивого решения быть бедным.

– Однако в бедной семье рождаются не по собственному выбору, – возразила Сара, но тут Рейчел похлопала ее по плечу – мол, отцовский экипаж ждет у крыльца.

Внезапно появившийся Эдмунд сказал, что поможет Саре одеться. Он весь сиял, когда сквозь толпу гостей нес шубку, некогда принадлежавшую Сариной матери. Подав ее Саре, он попросил проверить, на месте ли перчатки. Сара достала из кармана пару белых лайковых перчаток; одну сунула под мышку, другую натянула и стала расправлять на пальцах – большом, указательном, среднем, безымянном…

– Что это? – Сара сдернула перчатку, встряхнула, и на ладонь ей выпало… обручальное кольцо.

В вестибюле было человек пятьдесят, но Сара видела только Эдмунда, который светился гордостью за нее и, конечно, за себя, поскольку справился с тем, чего никогда не найдешь в юридических талмудах.

Брайди обрадовалась улыбке судьбы, узнав, что Сара уговорила отца взять ее служанкой.

– Только не говори, что была постоялицей миссии, – в поезде предупредила Сара. – Пусть думает, ты там работала.

– Но ведь меня видели другие дамы. – Брайди представила их изящные шляпки и напудренные лица.

– Они тебя не вспомнят, потому что каждую неделю посещают другую миссию. Только я попросилась регулярно бывать в твоей.

* * *

Сара настаивала, чтобы Брайди поселилась на втором этаже по соседству с Нетти, однако она предпочла мансарду, куда вела непарадная лестница. Там нет печки, предупредила Сара, но это не пугало, оно привычно. До чего же ей нравилась эта маленькая скромная комната! Теперь у нее была собственная кровать! Узкая, но застеленная чистыми простынями (сама их выстирала) и стеганым одеялом. (Ей выдали одеяло! С узором из звезд ее любимого синего цвета.) Рядом с кроватью стояла сосновая тумбочка, напротив – сундук, исполнявший роль платяного шкафа, а цветастый лоскутный коврик весьма оживлял широкие половицы. В изголовье Брайди повесила распятие из Лурда, то самое, которое ей дала и не захотела взять назад миссис Ахерн. Проснувшись утром, Брайди дотрагивалась до деревянного креста, последней вещи, которой в своей земной жизни касался Том, и, поцеловав пальцы, вставала на колени для молитвы. Затем поднималась и поворачивалась вокруг себя: сначала лицом к кровати, потом к окну, сундуку и стенке с отрывным календарем, зная, что в какой-то момент смотрит в ту сторону, где сейчас ее сынок.

Потом надевала платье с пуговками на груди. Молоко у нее наконец пропало. А вот любовь к малышу не иссякла. Такую любовь познаёшь, только став матерью. Забота о чужих детях не считается, даже если они твои кровные родичи. Братьев и сестер она любила всем сердцем, но это не материнская любовь. Да вот только теперь она не была матерью, что оказалось непредвиденной мукой.

Брайди оторвала листок численника. Воскресенье, девятое мая. В доме она уже почти три недели. А малышу почти четыре месяца. Какой он стал? Что его окружает? Наверное, вырастает из одежек, возится с красивыми игрушками и ест вкусные пюре, размятые серебряной толкушкой.