Пока бежал по твердой земле, молился захлебывающим шепотом. Господи, не дай Бог! Господи, не дай Бог!

Добежав до первых деревьев, стоявших сизой стеной, Микула нырнул под юбку огромной ели, и упал на землю, укрытую ковром прошлогодней рыжей хвои. В темноте было душно, как в печи, и остро пахло смолой. Оказавшись в безопасности, Микула долго хрипел, как запаленная лошадь, пытаясь отдышаться. Наконец, дыхание успокоилось, но Микула еще долго лежал, прижавшись щекой к колючей земле. Он видел, что здесь, в месте, которое казалось ему пустынным и безжизненным, со всей силой кипела жизнь.

Жизнь другая, необычная. Вот по цепочке муравьев, протянувшейся красной нитью, скользит зеленая гусеница. Вот среди ветвей серебрится почти незаметная глазу сеть, а сам ее хозяин, величиной не больше ржаного зернышка, как удильщик, ломкими длинными щупальцами натянул струну. Вот на стволе неведомо откуда из ветвей скакнула маленькая серенькая птичка с белой грудью. Она удивленно смотрит черной бусинкой-глазом на странное существо, притаившееся в темноте елового шатра.

Микула шевельнулся, и крохотный комочек перьев, испуганно свистнув, юркнул в щель между пушистыми ветвями.

Небо, просвечивающееся в щели, серело и набухало дождевой водой. Микула поднялся на колени и высунул голову между колких пахучих ветвей. Осмотревшись, он подобрал лук, который вывалился из его рук, когда он нырял под ель, и пошел в глубину леса.

Он знал, куда идти, — здесь, в паре сотен шагов от опушки, у него давно была вырыта землянка. Вначале он рыл ее играючи, а затем подумал, что она сможет пригодиться во время налета печенегов или княжеской дружины. Поэтому Микула давно натаскал вовнутрь сена, а вход в землянку прикрыл плетеным щитом, который сверху завалил слоем земли и листьев. И теперь даже человек мог пройти над землянкой и не заметить ее.

Пока было светло, Микула внимательно осмотрел землянку, потыкал в углы с сеном палкой, — он боялся змей, которые осенью забивались на зимовку в такие теплые и укромные места. Змея дрянное и подлое существо — жалит незаметно, и нет спасения от ее яда. Печенеги ядом степных гадов часто мазали наконечники своих стрел. Если такая стрела оцарапает кожу человека, то существует одно спасение — вырезать из оцарапанного места большой кусок мяса. Но и это не всегда спасает, и тогда человек умирает в мучительных страданиях.

Убедившись, что змей в землянке нет, Микула запалил фитиль в плошке с бараньим жиром, поставил ее на приступок в стене и закрыл щитом вход.

Теперь, когда его невозможно было увидеть со стороны, он занялся своим обустройством, вывернул котомку и начал раскладывать по землянке вещи.

Впрочем, их было немного, и, закончив обустройство, Микула потушил светильник и лег в сено. Было очень темно, и только снаружи доносился шум деревьев, скрипы и едва слышный размеренный стук. Микула некоторое время гадал, что за странные звуки доносятся снаружи, потом, когда его почти сморило сном, догадался, что в лесу начался дождь...

В снах юноши мелькали разноцветные картины мирной жизни, он видел людей, которых знал и которых не знал, —- их лица бесконечной длинной вереницей молчаливо проплывали мимо него. И все его сны оканчивались одинаково, — он видел Ярину и пытался с ней заговорить, ее губы шевелились, но что она хотела сказать, Микула, как ни старался, не слышал. Он говорил, что правильно сделал, не разрешив Ярине остаться, что в лесу она не выживет.

И тогда лицо Ярины страдальчески искажалось, и оно таяло. И на его месте появлялся черный ворон с длинным окровавленным клювом, и казалось, что он злорадно улыбается, и Микула понимал, что это не ворон, а монах, напророчивший беду людям, которые отдали ему последний кусок хлеба.

Микула в страхе открывал глаза и видел могильную темноту. Пугаясь темноты, он снова закрывал глаза и снова падал в сонное забытье.

Неизвестно, сколько времени Микула спал, — но однажды он почувствовал внутри себя голодную резь, как будто в живот заползла студеная, тяжелая, как камень, змея, и жалит его, и сосет из него жизненные соки. В голове Микулы появилась осознание, что если он сейчас же не выйдет из землянки и не увидит солнце, которое растопит ледяного гада внутри него, то он умрет. Погаснет, как восковая свеча, фитиль которой догорел, но на тонкой ниточке которого держалась ее жизнь.

Стряхивая с плеч смертную тяжкую усталость, Микула поднялся и на ощупь нашел выход. С трудом отодвинув в сторону щит, он зажмурился от ударившего ему в глаза яркого света. Несколько минут он стоял, закрыв глаза ладонями, и глядя в щель между пальцами, пока его глаза не привыкли к дневному свету.

Был полдень. Среди верхушек деревьев, пропадающих в сером небе, сквозь мглу, как огненный меч, пробивался тонкий лучик света, падавший прямо на полянку в большом лесу, где находилась землянка Микулы.

«Это перст богов, — думал Микула, — указывающий ему жизненный путь. Этим перстом боги говорили, что он еще молод и что он должен пройти предназначенный ему путь и в полной мере перенести страдания и радости, расставленные на этой дороге».

Солнечный луч сделал свое дело — лед внутри Микулы растаял, и в его душе стало необыкновенно легко, в теле появилась сила и энергия, а в сердце неуемная жажда деятельности.

Чтобы выжить в лесной землянке, в первую очередь требовалось сделать запас продуктов. Поэтому Микула, принялся таскать с поля брошенные снопы. Этому ничто не мешало. В поле и на дороге не появлялось ни единой души, и казалось, что весь мир умер и нет никакого нашествия и на всем свете остался только один Микула. Но разумом он понимал, что на самом деле эта пустота на дороге единственно связана с тем, что основные отряды завоевателей уже прошли в глубь земли Русской. Каждый из кочевников стремился первым подойти к богатым городам, чтобы, ограбив их, получить самую большую добычу. И поэтому на дороге могли появиться только одинокие отряды трусливых грабителей, единственно отваживавшихся нападать на одинокие беззащитные деревушки.

Микула таскал снопы с превеликой оглядкой, и до конца дня перенес все оставшиеся снопы. Снопы заняли почти всю землянку, и под землей, вместо прежней затхлой сырости, вдруг повеяло слабым запахом испеченного хлеба.

Микула был доволен. Из колосьев можно было получать зерно, из зерна несложно — муку. А с соломой в землянке не так сыро и холодно.

После того как он снес снопы в свое убежище, у него появилось много времени, и он потратил его на то, чтобы поставить в лесу ловушки.

На следующий день Микула обнаружил в ловушках пару серовато-сизых со струйчатым рисунком на спине глухарей. Микула давно не ел мяса, и все эти дни питался остатками заплесневелого хлеба и тертым зерном. Поэтому, взяв в свои руки добычу, он почувствовав неимоверный голод, от которого его руки и все тело забило крупной нервной дрожью. Дрожащими руками он торопливо свернул птицам головы. Но тут он задумался.

Микула остерегался разводить огонь в землянке. В лесу запах горелого чувствуется далеко, и чужие люди по запаху легко могут найти его. Однако человек не может жить без огня, — огонь нужен не только для тепла, но и для приготовления пищи.