– Кто это такой важный? – спросил Захарьев, показывая на выходящего из кабриолета дородного мужчину в светло-синем мундире.

– Так энто и есть городничий, – пояснил Прошка и зачем-то вновь перекрестился. – Евграф Андреевич– Поехали, – дёргал за рукав Лера.

Шурка не поддался, его вдруг осенила шальная идея. Отправив кучера к экипажу, он затянул Леру обратно между торговыми лавками.

– Крутанись, – попросил.

– Нет, – упёрся Лера. – Уходим, пока Фу-Фью нас опять по клеткам не рассадил.

– Лерчик, – сделал страдательное лицо Шурка, – ну, крутанись, пожалуйста, нет времени тебя уговаривать.

Лера нехотя обернулся вокруг своей оси и тотчас превратился в квадратного Абу-Фульдуна.

– Сдурел ты, что ли?! – испугался он.

Но Шурка уже и сам стал шарообразным Ибн-Ватутой. Теперь друзья ничем не отличались от персидских купцов. Может, только ростом были чуть повыше и не такие упитанные.

– Ну и зачем это? – насупился Лера.

Шурка не ответил. Взял под руку и повёл к подъезду местной администрации, в который только-только вошёл городничий.

– Иди рядом и делай, как я, – наставлял он.

Далее действия развивались, как в каком-нибудь крутом боевике. Дважды лжеперсидские купцы наглым образом ворвались в святая святых – кабинет городничего.

– Вам чего угодно, господа иноземцы? – окинул их хмурым взглядом Капищев.

– Пентюх! – крикнул ему Шурка. – Телепень! Эфто я тебе говорю, персидский купец Ибн-Ватута!

Услышав такое, Лера на миг оторопел, но тотчас решительно поддержал друга.

– Байбак! – добавил он, высунувшись из-за Шуркиного плеча. – Эфто я тебе говорю – персидский купец Абу-Фульдун!

Лицо Евграфа Андреевича пошло алыми пятнами.

– Что-о?! – грозно встал он из-за стола. – Да как вы иноземные вороны, говорить так смеете с чином его Императорского Высочества?!

– Смеем-смеем! – мерзко захихикал в ответ поддельный Ибн-Ватута и, недолго думая, схватил со стола чернильницу и запустил её в главу города.

Чернильница больно стукнула городничего по носу и впридачу обильно оросила его новый с иголочки мундир.

– Ах, ты рожа твоя персяцкая! – заорал тогда Евграф Андреевич и бросился на Шурку с кулаками.

Мужчина он был видный, статный, и кулаки у него были будь здоров. Так, что Ибн-Ватуте, то есть Шурке Захарьеву, пришлось бы несладко. Но тут на помощь подоспел Лера-Фульдун и ловко, как его учил тренер по самбо, сделал Капищеву подсечку. Как подкошенный, тот рухнул на пол. Пользуясь временной беспомощностью главного уездного чина, коварные персы также неожиданно покинули кабинет.

Из присутствия друзья вышли в своём прежнем облике – всё тот же князь Захарьевский и граф Леркендорф.

– Ну и зачем было городничего бить? – поинтересовался запыхавшийся граф.

– А затем, – ответил, отдуваясь, князь, – что он сейчас побежит персидских купцов искать, а когда найдёт, обязательно в тюрьму посадит.

И верно. Только Шурка это сказал, как на крыльцо выскочил городничий в измазанном чернилами мундире.

– Игнат!! – заорал он так, что на площади стало тихо. – Частного пристава[138]ко мне!

Городовой Игнат Батан бросился выполнять поручение и вскоре от съезжей избы к высокому крыльцу присутствия трусил пристав в сопровождении караула. Вытянувшись в струнку, полицейские некоторое время слушали приказания главы города. Затем пристав указал одному из подчинённых на трактир, другому на торговые лавки, а сам поспешил назад за подмогой.

– Искать! – крикнул им вдогонку Евграф Андреевич. – Весь город, весь уезд перерыть, а энтих персов мне доставить, яко государевых преступников!

– Всё! – весело хлопнул в ладоши Шурка. – Пропал Фу-Фью с папашей. Теперь можно и на бал ехать.

К вечеру бой затих. Поджигая город, где только можно, ополченцы отступили. Французские войска стали приводить себя в порядок, подсчитывать раненых, убитых и пропавших без вести. Тут-то к великому ужасу Фу-Фью и обнаружилось, что бесследно исчез его папаша. Плюнув на всякие предосторожности, космический завхоз просканировал пространство и вскоре отыскал Всюси далеко за городом, посреди непроходимого болота.

Представив своего родителя увязшим по уши в зловонной, булькающей грязи, инопланетянин тотчас бросился во французский штаб. Там он назвался полковником Франсуа де Фью и потребовал себе в помощь хорошо вооружённых солдат.

– Возьмите моих людей, – благосклонно разрешил драгунский капитан, узнав, что речь идёт о спасении генерала. – И торопитесь. Уверен, вашего патрона[139]взяли в плен партизаны.

Через пять минут Фу-Фью во главе небольшого конного отряда галопом скакал в сторону обширного дремучего леса. Пришелец очень торопился. Памятуя о драке в харчевне и о том, как ему без лишних разбирательств хозяин трактира стукнул по физиономии, он не без основания полагал, что местные мужики вполне могут лишить Всюси жизни.

Между тем, папаша действительно угодил в плен и действительно сидел посреди непроходимого болота. Но в зловонной жиже он не вяз и никаких пузырей не пускал. Находился он на крохотном островке твёрдой земли в обществе бабы Кобзы, которую местные жители считали ведьмачкой. Доставил его туда сам Ермолай Четверть. Захватив французского генерала, начальник ополченческой разведки попытался получить от столь важного чина какие-либо военные сведения. Но папаша на контакт не шёл и вёл себя странным образом. Посему Ермолай вынужден был обратиться за помощью к болотной ведунье.

– Вот, баба Кобза, – поставил он перед ней шарообразного Всюси. – Фрукт заморский попался, но, видать, от страха в разуме повредился. Ни на каковском языке не говорит. Токмо щебечет, как птичка Божья, да посвистывает. Нельзя ли ему мозги на прежнее место поставить?

– Отчего же, могём и поставить, – кивнула баба. – Возвертайся завтра поутру, а голубчик энтот пущай у меня погостит.

Оставив в подарок мешок с провиантом, унтер-офицер распрощался и уехал вместе со своими ополченцами.

В лесу после их отъезда зависла тишина. Смеркалось. И в этом полумраке по болоту бесшумно двигалось с десяток неясных теней – то ли призраки, то ли люди. Охрану ополченцы не выставили. Кто бы мог подумать, что в столь поздний час – не заплутав в дремучем лесу, не сгинув в топком болоте, где даже мужики из соседних деревней не знали спасительных тропинок, – объявится вражья сила.