Прапрадед мог бы спокойно жить при мельнице, а его понесло в Сибирь строить Сибирскую железную дорогу, или Великий сибирский железнодорожный путь. Прапрабабка тогда еще только с двумя детьми осталась в Тверской губернии. Прапрадед строил, продвигаясь все дальше и дальше, потом забрал жену, и они осели в Новосибирске. В общей сложности у них было девять детей, они получили дом на новом месте жительства. Потом пришли красные комиссары, которые захотели или вообще отобрать дом, или, по крайней мере, «уплотнить» семью железнодорожника. Дом отстояла бабка. Прапрадед опять что-то где-то строил. А она сказала: у меня девять детей, дом не отдам, и все. Но поскольку советской России железнодорожные инженеры требовались не меньше, чем царской, да и дед был из семьи бедных крестьян, и дело происходило далеко от столиц, семью не тронули. Только неграмотную прапрабабку лишили права голоса, что ее вообще-то мало трогало. Она детей поднимала, и слово «лишенка» (так называли лишенных избирательных прав и других гражданских прав «по социальным признакам») понимала не в том значении, в котором оно использовалось в молодой советской России. В ее понимании она лишенкой не была. В Великую Отечественную прапрадед не мог быть призван в силу возраста, но работал, и в самые тяжелые зимы работал каждую ночь — переключал стрелки. Ведь шли поезда с людьми, оружием, боеприпасами, продуктами. Не ошибся ни разу. Ходил ночами вдоль полотна, которое заметало снегом и которое тут же чистили. И именно он говорил: «Стоп! Вот здесь». Он точно знал, где находятся стрелки. В войну в Новосибирск разлетевшиеся в разные места дети прислали своих детей. И у моего прапрадеда и прапрабабки их на руках оказалось аж пятнадцать человек. Там провела войну и моя бабушка, которая меня вырастила. Ее успели вывезти из Ленинграда. После ночной работы прапрадед всегда приносил сахар и делил его на всех внуков. Выжили все пятнадцать. Прапрадед прожил сто четыре года. На похороны съехались потомки со всей страны, пришли тысячи человек, которые его знали и уважали, или про него знали. Работал он до ста трех лет, только последний год сильно болел.

И у этого человека, который строил Сибирскую железную дорогу, который столько сделал в войну и для семьи, и не для семьи, который, можно сказать, сам вытянул себя за уши из бедной крестьянской семьи, дом всегда был «косой». Мой прадед, один из девяти детей, уехавший в свое время в Ленинград, погиб на фронте, прабабка подняла бабку, та замуж не вышла, родила моего отца. Но и прабабка, и бабка могли в доме выполнить всю мужскую работу. Мужиков было мало, на всех не хватало, а многие из оставшихся продолжали борьбу с мировым злом, женщинам нужно было рассчитывать на себя и поднимать детей. И бабка одна вырастила моего отца, потом меня. И научила очень многому. Таких женщин в России немало.

Моя бабушка считает, что мой отец очень похож на главу нашего рода. Кто мог подумать, что папа станет олигархом из списка Forbes? Но ведь тоже вытянул себя за волосы. У него не было никаких преимуществ перед многими другими «братками-спортсменами», но ведь смог с «чудами-юдами» сразиться и победить. А на дом времени никогда не хватало.

— Спасибо за объяснения, Лариса, — поблагодарил Лотар. — Я многое понял про ваш национальный характер. Про ваших женщин и мужчин.

Конечно, с Лотаром общаться было приятно, но пора и честь знать. Я посмотрела на часы. Времени на сон оставалось совсем мало.

— Лариса, можно я останусь? — спросил Лотар.

Я в первый момент не поняла, о чем он говорит. Мысли были совсем о другом. Я хлопнула глазами, но спросить ничего не успела — наследный принц оказался человеком действия. Доводилось мне слышать (в частности, от сестрицы Наташеньки), что английские господа благородных кровей не отличаются живостью и умениями в постели. Про европейского принца другой национальности такого сказать было нельзя! Возможно, он вобрал в себя все лучшее из всех кровей, которые в нем смешались. Про сон и усталость я на какое-то время совершенно забыла. А потом отключилась — будто кто-то выключателем щелкнул. Правильно я считала себя «неразбуженной» женщиной! Нашелся человек и «разбудил».

III век н. э., Карфаген

На Карфагенском соборе 253 года было принято решение относиться к падшим еще мягче. Императора Деция сменил Валериан, который тоже «прославился» кровавыми гонениями на христиан. Валериан запретил совершение каких-либо культовых обрядов, кроме официальных. А официальные были языческими, и власти требовали ото всех, включая высшее христианское духовенство, принесения жертв языческим богам. Ослабление наступило только при императоре Галлиене в 260 году, он отменил указы своего предшественника. Но Киприана Карфагенского к тому времени уже не было в живых. Для христиан наступил период относительно спокойной жизни до восшествия на трон императора Диоклетиана.

А падшим стало проще вернуться в лоно Церкви. Требовалось только искреннее и горячее покаяние. Все установленные ранее сроки покаяния были отменены, и об этом решении говорится в послании собора.

Проснулась я от того, что где-то рядом надрывался мой мобильный. Рядом заворочалось тело. Я все вспомнила. Мобильный продолжал требовать внимания, я бросила взгляд на часы, которые так и оставались на руке, и пришла в ужас. Я давно должна была быть на ногах! И в машине!

Звонил разъяренный отец. Микрофон у меня хороший, так что Лотар смог поучиться русскому мату, выдаваемому моим папой с истинными чувствами русского человека и с нашим размахом, недоступным европейскому принцу. Папины эмоции летели из Лотиании в Россию и становились все сильнее и сильнее. Я должна была его разбудить и сообщить о случившемся. А уж если я сказала, что позвоню сама с утра, то позвонить. А то он узнал о смерти Петра из новостей, а потом детали от начальника службы безопасности. Наконец папа выпустил пар и стал разговаривать своим обычным тоном и совсем без мата, то есть строго по делу и без лишних слов, даже вводных. Бедный наследный принц, лежавший рядом со мной, обалдел от такого резкого перехода.

Я четко и кратко рассказала про события вчерашнего дня, конечно, не упомянув его окончание. Моя личная жизнь — это моя личная жизнь.

— Я сегодня вечером прилечу, — объявил отец. — В этом домике для хомячка кое-какие дела закончу, и домой. Ты знаешь, где твоя мамаша?

— Где-то неподалеку от меня то ли подзаряжается энергией, то ли омолаживается или скорее все вместе. Она же на том самолете…

— Да знаю я, что она с Петькой летела! — рявкнул папа, потом опять заговорил спокойно: — Мамашу найди, сажай в свою машину и вези ко мне. На дачу дяди Юры.

— Ты уверен, что я справлюсь?

— Ты — справишься.

— Лучше бы ты кого-то из охраны послал.

— А вот охрана не справится, — хохотнул папа. — Скажешь ей, что я велел прибыть, или все ее омоложение быстренько превращу в жалкие остатки перекроенной морды. Напомни ей, как я ей морду чистил за все то, что она устроила, пока меня не было. Потом, правда, оплачивал восстановление. А теперь не буду. И тогда она молодая была, быстренько восстановилась, а теперь годы уже не те, да и после стольких реставраций… Или за терроризм сядет. Козел отпущения нужен, то есть коза. Альберт Ефимович придумает мотив. Хотела мне насолить, взорвала мой самолет…