- Степочка…

И если бы вдруг он не расслышал – ладонью в плечо.

Что, черт возьми, не так?! В такой момент? Тебе же тоже хорошо?!

- Степушка… - она тяжело дышала ему в шею. – Пожалуйста… Нам нужно сделать кое-что… Иначе… я не смогу…

- Все нормально, - собственный голос царапал горло. Не до разговоров сейчас! – У меня есть… средства защиты. Не переживай, надену.

- Степа, я не про это!

А о чем еще тогда можно говорить в такой момент?!

- Степочка… - ему совсем не нравились ни тон, ни ее спрятанное в изгиб его плеча лицо. – Степа, сделай, пожалуйста, одну вещь. Я без этого не могу… Не могу заниматься сексом.

А вот это ему не понравилось совсем. Что нужно сделать? Такого особенного, что об это надо заранее договариваться? Прокукарекать три раза? Надеть маску Бэтмена.? Говорить по-немецки? Тура, что у тебя за капризы?!

- Степка… - она крепко обнимала его за шею и часто дышала. – Скажи, что любишь меня.

Если бы на него сейчас вылили ведро ледяной воды, он бы опешил меньше. Не успел ничего ни обдумать, ни даже выдать свое изумление хоть каким-то звуком, как она зашептала - горячо, торопливо.

- Это ничего не значит, не бойся! Это просто… ну, как игра. Притвориться. Просто притвориться. На сегодняшнюю ночь. Просто скажи, что любишь меня. На сегодняшнюю ночь. Завтра мы обо всем забудем.

Степка молчал. Он не то, что думать – дышать забыл. Лучше бы ведром воды, ей-богу. А Ту шмыгнула носом и продолжила.

- Понимаешь… Я без этого не могу… Я не могу… просто так. Не могу и все – я себя знаю. Просто притворись на несколько часов. Что ты меня… что я для тебя… что у нас все по-настоящему. Притворись. Понарошку. Завтра мы обо всем забудем.

И тут ведро ледяной воды все же вылилось. И дыхание замерло совсем. Степан поднял голову, но видел все равно только светлую макушку и часть лба.

Девочка. Бедная девочка.

Притворись… Скажи, что любишь … Я без этого не могу…

Он никак не мог предположить. Что возможен такой резкий переход – от острого возбуждения до острой же – но боли.

Ее потребность быть любимой – пусть любимой иллюзорно и лишь на словах… пусть только на несколько часов… эта потребность просто драла острыми когтями все внутри. Впервые чужая боль, чужая жажда, чужое одиночество вдруг взяли – и стали его. Как это случилось? Он не знал. Но остаться в стороне, отстраниться – уж не мог.

- Степа… - ее голос звучал совсем нерешительно. Вопросительно. Виновато. Умоляюще. – Степка…

- Я люблю тебя, - и что-то горячее вдруг плотным потоком наполнило его всего. – Люблю, слышишь?

Она всхлипнула.

- Это игра, Степочка, помнишь? Только на одну ночь, помнишь, да?

Он едва заметно кивнул. А потом поцеловал – как-то совсем иначе, словно его слова, которые на несколько часов, понарошку и ничего не значат – эти слова что-то поменяли между ними. Что-то неуловимое, но, черт побери, важное!

- Ответное признание будет? – он не мог дальше целоваться, не получив ответ.

- Нужно?

Теперь она не прячет лицо. Смотрит прямо в глаза. А такими ярко-синими, как ее, можно смотреть очень серьезно. И прямо в душу.

- У нас же есть только несколько часов. Давай оторвемся по полной, Ту. Все равно завтра утром счет на табло обнулится. Говори.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍У него резкий голос. И улыбка, в которой есть нежданная горечь. И решимость.

- Я тебя люблю, Степа.

- Вот и хорошо. Доказывай давай.

И тут как пошла доказательная база…

Между ними до этого горячо. А теперь – кажется, отпустили все тормоза и сняли все запреты. У них есть эта ночь. Ночь, в которую можно все. Везде гладить, все трогать, везде целовать. Говорить все, что угодно. Завтра счет на табло обнулится, так почему бы и не оторваться здесь и сейчас? И они отрывались.

Степка с изумлением понял, что вполне способен говорить во время секса. Правда, он не помнил, что именно говорил. Кажется, какую-то похабщину напополам со слюнявыми нежностями. Не помнил. Но Туре нравилось. И она в ответ что-то шептала на ухо, хрипло и прогибаясь под ним. Что-то обжигающе горячее – жаль, он не помнил потом, что. Но оно Степке тоже определенно нравилось.

У него довольно давно не было женщины, так что с какого-то момента он мог думать только о собственном удовольствии. И ни о чьем больше. Но, видимо, у Туры не было сладкого тоже давно – потому что она тоже думала только о своем удовольствии. И поэтому у них получилось, да. С первого раза. Разошлись в полминуты в ее пользу. Ощущения – нереальные. Умереть – не встать. Ну правда – не встать. И не ерзай подо мной.

*

Самым удивительным оказалось то, что, отдышавшись, Степка осознал, что все еще голодный. По бело-розовому зефиру голодный - несмотря на то, что они только что такое творили… Ну, вообще в подобных гостиницах звукоизоляция должна быть хорошей.

Он приподнялся на локте. Ту уже перестала ерзать и притихла. И смотрела каким-то напряженным взглядом. Да ладно, тебе же было хорошо.

- Ты жива, любимая? - он легко поцеловал ее в кончик носа. И, не пойми как, но почувствовал ее улыбку. И как она тихонько выдохнула.

Ты чего, Ту, у нас время до утра.

- Я тебя люблю, Ту.

Само произнесение этих слов приносило какой-то извращенный кайф. По идее, важные слова. Очень важные. Но они имеют ограниченный срок действия. И можно уйти в полный отрыв. Совсем оторваться от земли. От правил, разумности и прочей чуши.

Кажется, он пьян. Чем-то, гораздо более сильным, чем алкоголь.

- А ты меня любишь?

У нее удивительная улыбка. И теперь даже глаза в эту улыбку включились. Ярко, искристо.

- Я тебя очень люблю, мой Степка, - тонкие запястья прижались к его затылку. - Люблю сильно-сильно. Я буду любить тебя вечно… - а потом тихо-тихо. – До завтрашнего утра.

Он не хотел ничего слышать про завтрашнее утро. Не теперь. И поэтому поцеловал. И понял, что, в общем-то, можно продолжать. Он готов. Готова ли она? Или подбросить дровишек?