— А вот я вам сейчас тест предложу на наблюдательность. Ну-ка, интересно, кто у вас самый наблюдательный? Какого цвета была «Волга»? А?

— Темная, черная, грязная, синяя, — заголосили, перебивая друг друга, революционеры.

— Ну а номер? А? Номерной знак кто запомнил? А? Что, неужели никто? Да быть этого не может.

По сконфуженным лицам переделкинцев пробежала тревога.

— А что, разве разбой какой?

Мерин захохотал, поспешил успокоить взволнованных стариков.

— Да какой там разбой, господь с вами, я даже фамилию шофера знаю — это друг семьи. А номер вот какой: А-082-ВР, — он назвал первые слетевшие с языка цифры.

— Точно. 082. Я и хотел сказать: 082. — Алексей Павлович выглядел расстроенным.

Мерин вернулся в дом, предпринял еще одну попытку подняться на второй этаж. На этот раз Ху выразил недовольство вслух — не выходя из своего угла, он негромко зарычал, что могло означать только одно: «Я же тебе сказал — туда нельзя. Зачем настаивать?»

Настаивать действительно было глупо: размеры собаки не оставляли сомнений, на чьей стороне будет виктория в случае меринского неповиновения.

Он достал мобильный телефон, набрал московский номер. Трубка отозвалась глухим трезвым голосом Марата Антоновича: «Вас слушают».

— Марат Антонович, здравствуйте, вас беспокоит Мерин, мне очень нужно вас повидать…

— Кто, вы говорите, меня беспокоит?

— Мерин, Сева… Всеволод Мерин, я вчера был у вас, следователь, я занимаюсь кражей…

— А-а-а-а, здравствуйте, мой юный друг, — радость Твеленева была неподдельной, — куда же вы пропали? Жду-с, жду-с и с нетерпением. У вас деньги есть?

Денег на «Корвуазье» у Севы не было.

— Есть, есть, что-нибудь придумаем…

— Ничего не надо думать: ноль семь завода «Кристалл», это лучше всяких «Абсолютов»: водка — русское изобретение, а не шведов порхатых и уж никак не финнов. Нам есть чем гордиться! Ноль семь и больше ничего — вы, я помню, на работе ни-ни, правильно?

— Правильно.

— Это правильно, — он весело рассмеялся, — я, когда работал, тоже себе не позволял. Но это было давно. А не на работе, если не секрет?

— Не секрет: как все.

— Ну-у-у, все по-разному. Ладно, жду-с, не задерживайтесь.

Он повесил трубку.

Но не задержаться Севе не удалось: Тошка, подкравшись неслышно, как учат в лучших разведшколах мира, обхватила его сзади за плечи.

— Кто это тут…

Мерин развернул корпус так, что она, завопив благим матом, отлетела метра на четыре. Он подошел, помог подняться.

— Антонина, никогда больше этого не делайте: я ведь мог вас ударить.

— Ударить? Женщину?!

— Вы меня напугали.

— Нервный какой. — Она поправила на себе одежду. — Просите прощения.

— Простите.

— Не так. Обнимите и поцелуйте. Ну!

— Антонина…

— И не называйте меня Антониной! Ну, я жду. — И, поскольку Мерин не двигался с места, повелела: — Уходите.

— Анто… Тоня… — залепетал следователь.

— Тоша! — приказным тоном заявила девушка.

— Тошечка, — Мерин с разбегу плюхнулся в воду.

— Ну вот молодец. Ведь можешь, когда захочешь. Я тебя прощаю. — И она проделала то, что требовала от Мерина: обняла и поцеловала его в губы. — И перестань краснеть по каждому поводу — смотреть противно. Представляю, что с тобой будет в постели.

Сева окончательно растерялся.

— Вы со всеми так?

— Как? — казалось, совершенно искренне удивилась Тошка.

— Вот так.

— Милый мой, ты напрасно обольщаешься, пока это все только теория: в постель я тебя не зову, не заслужил еще, а поцелуи, как говорит мой придурковатый братец Антошка, кстати, наивно уверенный, что я в него по уши влюблена и всем об этом рассказывает, признайся — и тебе доложил, да?

— Нет, — соврал Мерин.

— Странно, ну значит еще все впереди, так вот, как выражается Антон, поцелуи — всего лишь невинное соприкосновение двух губ с легким причмокиванием: ни к чему не обязывают. И я с ним абсолютно согласна: ни уму, ни сердцу, ни прочим местам. Так что от свадебного обряда после них я тебя освобождаю — целуйся без опаски. Пойдем я тебя провожу, тебе надо подумать.

За время этой ее хорохористости Мерин успел прийти в себя.

— Тоша…

— Тошечка! — не сдавалась Антонина.

— Хорошо, Тошечка. Так вот, Тошечка, на темы, тебя столь волнующие, мы обязательно побеседуем с наступлением твоего совершеннолетия. Обещаю, если подождешь пару годков. Договорились? А теперь лучше проводи меня не домой, я туда сам дорогу найду, а на второй этаж, так как ваш Ху меня туда не пускает.

Выпускница средней школы понимала, что до той поры удачно исполняемая роль вампвумен от нее ускользает — ошарашенный поначалу зритель, увы, догадался, что все происходящее лишь сценический адекват реальной жизни — но продолжала цепляться за призрачную инициативу.

— Зачем тебе второй этаж? Моя спальня на первом, по коридору направо, окнами в сад.

— Тошечка, крошечка, если вы настаиваете — пойдемте «по коридору направо», но перед тем я должен сделать необходимое в таких случаях признание: как это принято теперь говорить — я человек совсем другой ориентации.

Мерин сам от себя не ожидал подобной прыти и только что вроде с успехом побежденная им ненавистная краска с новой силой вцепилась ему в лицо.

Антонина напротив — сильно поубавилась в своей прекрасной розовощекости. Несколько секунд она выдерживала насмешливый меринский взгляд, затем развернулась и стала подниматься по лестнице.

Мерин последовал за ней.

Ху даже не повел глазом.

Второй этаж представлял собой уменьшенную копию первого: коридор и двери от него в разные стороны. Их Сева насчитал восемь. Все они были закрыты.

— Скажите, Тоша…

— Тошечка, — настойчиво потребовала девушка.

И это означало, что она не поверила ни одному слову из откровений следователя отдела МУРа по особо важным делам. А двоюродный брат еще утверждал, что она верит всему, что видит и слышит. Дурак. Мерин расхохотался: ему вдруг ужасно захотелось ее обнять.

— Конечно, Тошечка. Скажите, Тошечка…

— А это правда, что у вас жена и трое детей?

— Нет, неправда, у меня только один ребенок. Скажите, Тошечка, сейчас кроме нас с вами, ну и Ху, разумеется, есть кто-нибудь в доме?

Она ответила не сразу, словно бы вопрос предназначался не ей.