занимался колдовством различного вида и на его совести есть еще несколько смертей, и после разоблачений в число обвиняемых попали еще трое мужчин. В своих показаниях, данных как под пытками, так и без пыток, они признались в применении чрезвычайно изощренных и причудливых методов колдовства, о которых редко можно встретить упоминания в московских архивах. Максимко изобличил другого крестьянина из своей деревни, Федьку Григорьева сына Реброва, считая, что тот наслал порчу на его сына.

И тот де Федка знает всяких трав много и многое, и волховство, и в воду смотрит и бесов призывает. И они де ему сказывают что где делаетца ис-за сто верст и какою болезнью немочен и хто чем испорчен, того де он человека за очи узнает и хто ково испортит, и каков он волосом и приметами и ростом, а смотрит де в воду в колодце да и скажет что кому будет смерть или живот и от ково испорчен[134].

Это цветистое обвинение заставило допрашивающих нажать на свидетелей, задав им следующие вопросы: «Кому тот товарищ его Федька на воду смотрел и кому что угадывал? И у ково тот Федька Ребров тому волховству учивался и какова дурна каким людем не делывал ли?» Максимко охотно сообщил множество подробностей: Федька нашел сбежавшего сына одного крестьянина, установил причину бесплодия жены другого, лечил двоюродного брата третьего. Кроме того, Максимко заявил, что Федька получил свои умения от искусного волхва, мордвина по имени Веткаско. Тот по заказу творил колдовство, лишавшее человека сил. Так, с крестьянином Пятункой из деревни Карасихи произошло следующее: «А тот де Пятунка наимовал на соседа своево ево Веткаска чтоб ево испортит. И он де Веткаска напустил к соседу к ево Пятункину на ково он наповал и избу неприязненную силу, и токо де соседа из избы неприязненная сила шибали поленем и вон ево <нрзб.> били из избы»[135].

Можно было бы предположить, что у допрашивающих должны были вызвать интерес манипуляции с «неприязненной силой», особенно такой, которая обладает достаточной материальной энергией, чтобы выгнать человека из его собственного дома. «Сверхъестественная» окраска этого случая еще более усилилась, когда Максимко изложил еще кое-что, услышанное им от Федьки Реброва, – но и это не побудило судей исследовать потустороннее, метафизическое измерение дела.

Да тот же де Федька Ребров сказывал ему Максимку как он учился у того Мордвина волховству и не всему выучился. И ходил де он Федька на лес лык драть и на лесу начевал. И ево де осилела неприязненная сила и он кинулся в огонь и изжогся. И те де зжогные раны и ныне на нем Федке знат. И он ходил к тому Мордвину доучиватца. И ныне де он Федька людей портит тому года з два. А портит насылкою посылает неприязненную силу а на кого пошлет и они ево удавят. И от того де те люди и помирают.

Представители местной власти и приказные служители, выступавшие от имени царя в Москве, нашли все эти показания достаточно тревожными, чтобы приступить к делу с максимальным усердием: они вызвали всех подозреваемых и начали масштабное расследование, сопровождавшееся обильным применением пыток. Вопросы, задаваемые свидетелям, говорят о том, что интересовало и беспокоило допрашивающих – и о том, что их не волновало. Так, 30 апреля воеводские люди допросили мордвина Веткаско, которого удалось найти и привести в суд: «Он Веткаско волхвует ли? // людей портил ли? <…> // того Максимка и иных крестьян в той деревни Корташове ково именем знает ли? И случей у них какой с Максимком бывал ли? И по каким волшебством ково пособил?» И вновь поражает полное отсутствие упоминаний о Сатане или даже демонах и злых духах, которые, по идее, должны были стоять за «неприязненной силой»[136]. Даже сама эта сила не вызвала особого любопытства со стороны допросчиков. Задаваемые ими вопросы касались практической стороны дела: личностей тех, кто совершал злонамеренные поступки, конкретного вреда и ущерба, путей распространения запретного знания, имен учителей, сообщников и жертв. Если же говорить о магических процедурах и средствах, то власти куда больше интересовались корнями и травами, чем загадочными духами из иного мира.

Повеление, присланное из Москвы в ответ на сообщение воеводы о предварительном расследовании, показывает, что царь и его ближайшие советники, так же как и провинциальные власти, не рассматривали дело с демонологической точки зрения.

А то узнает: какая немочь и кому от какой немочи живу быть или умереть и от порчи пособит. По какому умышленю он Максимко Иванову жену Левашова уморох и иных людей он Максимко и товарыщи ево Мордвин Веткаско и мужик Федька Ребров ково имянем и сколь давно каким волшебством и по чьему наученью или собою ково уморили или испортили? И иные товарыщи их с ними в том воровстве и заговоре были ли? И хто имяны было? И хто их тому воровству учил? И где те люди ныне, которые тому воровству учили и с ними в думе были? И на которых людей они портили?

Судей волновали вполне конкретные, земные вопросы. Преступления мордвина рассматривались ими как «воровство», и главной заботой их было убийство, а не ересь, богоотступничество или поклонение Сатане.

Хотя приведенных примеров может быть вполне достаточно, случай с Митрошкой Хромым – еще одно явное свидетельство отсутствия каких-либо отсылок к Сатане там, где они прямо-таки напрашиваются. В 1626 году в Галицком уезде помещик Григорий Горихвостов подал челобитную о злонамеренных действиях крестьянина своего соседа, князя Владимира Козловского – деревня, где происходили события, находилась в их совместной собственности. Крестьянин по имени Митрошка Хромой некоторое время был дьяконом в местной церкви святого Михаила, но затем Горихвостов отставил его от обязанностей по подозрению в колдовстве. Помещик сообщал: «…и тот мужик реняс за то, наслал в мое домишко нечистого духа, и по его, государь, насылке объявилося у меня в горниченке в задней, учало бросать кирпичьем с печи и от потолоку, и людишек многожды било». По его словам, многие были избиты до крови. Горихвостов также уверял, что Митрошка нанес вред многим другим крестьянам в деревне, насылая нечистого духа – кикимору, который вызвал болезнь у лошадей, наслал порчу на местную попадью, разогнал стадо коров, принадлежавшее его собственным племянникам[137].

Жалобу Горихвостова отличает от сотен других, поданных в течение XVII столетия, то, что ее податель сосредотачивается на вопросах духовного свойства. Чтобы восстановить порядок в доме, несчастный Горихвостов, «уповая