Галантный «хозяин» квартиры предложил гостье горячий душ и сухой махровый халат, а когда она в этом своем халате, раскрасневшаяся и волнующе влажная вышла из душа, случилось то, что случилось. И пока утомленный Малышев делал вид, что спит в чужой, коротковатой для него кровати, девица, чрезвычайно довольная собой, неслышно шуршала по комнатам, делая снимки миниатюрной цифровой камерой.

– Девочка-то настоящая профи!… – смеясь, заметил Денисов, – С такой прытью она, глядишь, и до Пулитцеровской премии доберется…

Но старший товарищ его мнения не разделил.

– Нет, – Старцев покачал головой, – Не профи. И профи никогда не станет. Потратить столько сил, приложить мозги, хитрость, изворотливость… и в результате получить пшик!… Написала-то ерунду и неправду… Нет, – и Старцев снова покачал головой, – Не профи…

Подоспел сомелье, за ним – официант с подносом, на котором высилось несколько темных бутылок с нарочито простыми белыми этикетками, и несколько же винных бокалов различной конфигурации. Началась элегантная возня с откупориванием, артистичным разливом бледно-золотых жидкостей (сегодня пили бургундское белое), причмокиваниями, прицокиваниями, франкоязычным интимным лопотанием. Дегустировал Старцев, младшие же следили за его выражением, и Старцева потешило, что их лица, как зеркала, отражали эти выражения – от недоуменного «Ну, не знаю, не знаю…» до одобрительного «Неплохо!»…

– Вот это! – определился, наконец, президент «Росинетра», отпив из бокала с чашей низкой и широкой.

– О!… – восхитился сомелье, – Прекрасный выбор!… Chassagne Montrache, девяносто третьего года, прекрасный урожай, прекрасный вкус…

Старцев отреагировал на неумеренные восторги взглядом быстрым и косым, и сомелье немедленно умолк и исчез вместе со всем своим винным хозяйством.

– Вот мне тут рассказали, – вернулся к оставленной теме Денисов, потягивая бургундское, – Про Мерцалова…

Мерцалов, владелец крупной фармацевтической компании, классический «новый русский» со всей необходимой этому статусу атрибутикой – готическим особняком, некогда принадлежавшим царской любовнице, женой-блондинкой, глазастым «Брабусом» и всевозможными «понтами» – давно уже стал в бизнес-среде своеобразным клоуном. Истории о нем, выдуманные и реальные, пересказывали друг другу как анекдоты.

– Он, как будто, завел себе такую ниточку жемчуга, – ковырнув в тарелке, Денисов хихикнул, – Как появится у него новая баба, он на ниточку – бац! – и еще одну бусину натянет. Еще баба – еще бусина…

– И длинные бусы получились?… – полюбопытствовал Старцев.

– Говорят, метра полтора, – сообщил Денисов и с невинным видом заметил, – Нашему Сереге как раз на полгода жизни…

– Гнусный завистник, – резюмировал Малышев, поглядывая на губернатора Нганасанского округа с улыбкой снисходительной и, что там греха таить, довольной.

Старцев же, хоть и улыбался тоже, но головой покачал неодобрительно:

– Ох, Серега… Когда ж ты шляться перестанешь?… Это вот, – он кивнул в сторону брошенного на столе журнала, – мелочи… Встрянешь когда-нибудь по-крупному – будешь знать…

– Брось! – отмахнулся Малышев, – Для «по-крупному» у нас Шевелев имеется. А то я не знаю, что он о каждой моей бабе досье собирает!… Наклюнутся проблемы – он предупредит…

– В этот раз, как видишь, предупредить не успел, – Старцев снова кивнул в сторону «Лиц Столицы», – И я, честно говоря, вообще не понимаю, что это за кайф – каждый день новую девку в постель тащить… Женщину распробовать нужно… ну… вот, как вино… – он повертел в пальцах бокал, – Процесс узнавания – это и есть самое интересное…

– Точно!… – поддержал старшего Денисов, – Узнавание – это кайф… Весь первый вечер узнаешь – и балдеешь. А на следующий день узнавать уже нечего…

И они с Малышевым рассмеялись.

– Ладно вам из меня казанову-то делать! – отсмеявшись, вздохнул Малышев, – Ты, Олега, наверное, прав. Есть свой резон в длительных отношениях. Только мне до сих пор еще ни одна не попалась, чтобы возникло желание встретиться с ней больше пяти раз.

– Значит, не тех выбираешь, – заметил Старцев, – Если женщина становится не интересна уже на исходе первой недели, это не женщина вообще… Это, извини, тело…

– Ай!… – Малышев бросил на стол скомканную салфетку, – Тело… Тело, между прочим, тоже дело не последнее. Если не первое вообще. Тебя послушать, так надо вот такую себе найти, – и Малышев комично поправил на носу воображаемые очочки, – и беседовать с ней до конца дней о Шопенгауэре… Только мне, Олега, на хрен Шопенгауэр не нужен. Я за день устал, как собака, мне бы встряхнуться маленько – и спать. И никаких бесед. И никаких загадочных женских душ…

– Это пройдет, – усмехнулся Старцев, – Повзрослеешь, поумнеешь – пройдет… Дело-то, Сережа, не в Шопенгауэре. Дело даже не в том, чтобы было, о чем говорить. А в том, чтобы и молчать вместе было нескучно… Понимаешь?…

Судя по малышевскому взгляду, ничего Сережа не понимал. Но Старцев все же продолжил:

– И мечешься ты потому, что не нашел пока свою женщину… А не нашел потому, что не там ищешь. Эти твои… с ногами… это все не то. У них цели другие, они на тебя, как на добычу смотрят… Найдешь ту, которая будет смотреть на тебя просто как на человека, на мужика – вот тут и…

– Слушай, Олег, – вступился за друга Денисов, – Тебе вот легко так рассуждать. Мы с тобой женились, когда никем еще были. Тебе сколько было?… Двадцать три?… Мне – двадцать один, вообще студенческий брак… И девчонки на нас смотрели просто как на мужиков… А Серега уже – банкир, человек-функция, баста!… Не может он быть «просто человеком»…

– Не в этом дело! – пытался гнуть свою линию Старцев, – Не об этом я… Вот если женщина сумеет помимо этой, как ты говоришь, функции, увидеть что-то еще…

– А ты бы?… – просил вдруг Малышев, – Ты бы, вот сейчас… такой, какой ты есть… поверил бы, что в тебе видят что-то еще?… Кроме твоих возможностей?…

Слышала бы этот разговор Анна Старцева – ждала бы от мужа немедленного отречения, чего-то вроде: «Обо мне говорить нечего, я человек женатый…» И не дождалась бы, потому что Старцев, поразмыслив, сказал:

– Ну, ты, в общем, прав… в это поверить не так просто…

– Во!… – и Малышев поднял длинный палец, – А между прочим, есть такая возможность… – и глянул лукаво на Денисова.

Денисов же, давя ползущую во все стороны улыбку, застенчиво ковырял в тарелке.

– В смысле? – не понял Старцев.

– О, можно подумать, он ничего не видит! – всплеснул руками Малышев, – Олега, в жизни не поверю, что ты потерял всякий нюх и не замечаешь, как баба сходит от тебя с ума!…

– Какая баба? – нахмурился Старцев, ожидая подвоха.

– Томка! – ответил Малышев, – Железнова. Что, можно подумать, новость для тебя!…

Зря Малышев иронизировал – это была для Старцева новость. Тамара?… Железнова?… Бред!…