Из ее горла вырвался звук беспомощности. Но в поцелуй он вложил еще что-то другое. Как будто очень хотел, чтобы он получился. Как будто это имело значение.

И тут вдруг он сделал совершенно неожиданную вещь.

Поднял голову, замер и посмотрел на нее. Изучая ее лицо, как будто что-то искал. Он открыл глаза, свои выразительные серые глаза, и увидел ее. Он смотрел на нее, и когда его глаза нашли и открыли двери ее души, она узнала, что он любит ее. И она любит его.

Любит его страстно, вопреки себе. Возможно, она всегда его любила, с самого начала, с того дня, когда наткнулась на высокого робкого мальчика, удившего рыбу в ее секретном месте на реке, в месте, которое считала своим, и только своим. В тот момент он тоже стал принадлежать ей, и только ей одной.

Как странно, что испещренный солнцем берег вспомнился ей в этот миг, когда он возвышался над ней. Как странно, что столь простое действие, когда он показал ей, что видит ее, оказалось способным заставить ее осознать, что она любит его.

У нее защипало в глазах, и она зажмурилась.

В этот момент она поняла, что не хочет, чтобы к ней прикасались ласково или с нежностью. Это погубит ее. Клубок ее сердца раскрутится, и выпадут наружу обтрепанные, оборванные концы пряжи. Джейми нужен ей живой, неистовый, смеющийся и рычащий наперекор судьбе.

Она порывисто прижалась к его рту, терзая и кусая его губы, когда они раскрылись ей навстречу, давая возможность делать то, что хочет, давая возможность брать его сколько пожелает. Он понял ее неистовость, а если нет, то по крайней мере внял ее невысказанному желанию — привлек к своему торсу. Его большая ладонь, скользнув по ее спине, замерла на ягодицах и прижала их к своим бедрам, давая ей ощутить сквозь многочисленные слои всю твердость его тела.

И она захотела ощутить его внутри. Чтобы облегчить боль, шедшую из души. Но одежда… От нее следовало освободиться.

Лиззи отпустила его шею и, сорвав с талии шарф, бросила на пол. Он мешал, как мешала объемная масса муслина, из которого было сшито ее платье. Его нужно было снять.

И снова он, казалось, понял ее без слов. Его пальцы уже возились с тесемками ее горловины, а потом — с застежкой своих брюк. Она тем временем снова припала к нему и, зарывшись руками в густые волосы, впилась поцелуем в его губы, и каждый поцелуй сквозил обещанием и безысходной капитуляцией.

Он вскинул руки и, обхватив ее лицо, повернул к себе, чтобы было удобно. С готовностью повинуясь, она повернулась, подставляя ему свои губы, чтобы он ее наполнил. Ведь она была такая пустая. И пустота внутри ее разрасталась, создавая вакуум, который лишь он один мог наполнить.

И Лиззи набросилась на него и вцепилась с таким неистовством, что он потерял равновесие и, запутавшись в складках одеяла, повалился на пол, увлекая ее за собой.

Посуда и стаканы, звякнув, задребезжали, когда Джейми смахнул их прочь. На всякий случай, падая, он прижал Лиззи к груди, чтобы самому принять силу удара, и теперь она его оседлала.

Да, именно этого она и хотела, этого ждала. Контакта кожи с кожей. Цепной реакции ощущений. И водила ладонями вверх-вниз по его голой груди, получая удовольствие от того, что на него смотрела, осязала, чувствовала его силу. Все в нем радовало глаз. Лишь блестящие точки шрамов портили красоту его кожи, вызывая досаду. Свидетельство того, что он смертен.

Ее пальцы скользили по поверхности его тела, по теплому мышечному рельефу, по холмам, углублениям и равнинам, но этого было мало. Ей хотелось быть ближе. Хотелось прижаться к нему крепко, хотелось быть в нем.

Такая странная, почти мужская мысль. Возможно, это было то, что испытывал он. Желание и необходимость быть в ней.

И пустота отзывалась в Лиззи тупой болью в том месте, которое он еще собой не наполнил. Она невольно застонала, испустив звук муки и безысходности.

Услышав ее, он обо всем догадался и перевернул ее на спину, впечатав руками и торсом в твердость пола. Она обрадовалась его тяжести и силе, чувствуя его сверху всем своим телом, как чувствовала снизу твердость пола. И хотела все это ощущать.

Хотела лежать под ним обнаженной. Хотела, чтобы и он был нагой и чтобы вошел в нее, заставив ее чувствовать и ни о чем не думать.

В нем они тоже были, эти чувства. Он жадно, почти грубо ее целовал. И ей это нравилось. И хотелось большего. Чтобы завладел всем ее телом.

Но тут он отодвинулся и встал с нее, тяжело дыша. Без приятной тяжести его веса она ощутила себя обделенной, уносимой течением без якоря его тела, что удерживал ее на земле, Лиззи села и протянула к нему руки, чтобы вернуть к себе, в то время как его руки уже протянулись к ее сорочке. Она сама сняла ее, стянув через голову, как делал он. Забрав у нее рубашку, он постелил ее на одеяло.

Его заботливость вызывала у нее нетерпение. Она не нуждалась в подобном комфорте. Комфорт не играл роли. Главное, чтобы могла чувствовать. А твердость пола, мягкость ткан и значения не имели.

Затем он снова повалил ее на спину. Его рот, руки, тяжесть его тела — вот все, в чем она нуждалась. Ах да. Лиззи лишь сейчас осознала, что какие-то мгновения не дышала, и удивилась: как странно, что пресс его тела наполнял ее таким покоем и легкостью.

Ей понравилось, когда его ладонь поползла вверх по мягкой внутренней стороне ее руки и, переплетясь с ней пальцами, стиснула обе ее кисти и подняла над головой. Так он сделал ее доступной для его рта, исследующего гибкую длину ее шеи и все то, что было ниже, для губ, оставляющих под кожей головокружительные взрывы удовольствия.

Лиззи снова вздохнула, поражаясь, с какой легкостью, с каким искусством он играл на ней, заставляя звучать нервы, создавая между их телами прекрасную музыку. Что продолжал проделывать языком и руками с ее грудью, увлажняя кожу. Натянутая ее плоть горела. Такая горячая в прохладе ночного воздуха.

Очень и очень медленно он поднимался, отрываясь от нее, потому что, как и она, не желал терять физического контакта с ней. Но должен был сначала освободиться от брюк. Отбросив их ногой в сторону, лежал теперь обнаженный. Снова переплетясь с ней пальцами, он вытянулся и распял ее под собой. Слегка приподнявшись, взглянул на их обращенные друг к другу тела. По его примеру она тоже взглянула.

Они были такие разные: его мускулатура в серебристых сумерках светилась четким рельефом; ее гладкое тело с нежными округлостями казалось под ним совсем маленьким, а его большие мужские ладони на фоне бледной кожи ее груди выглядели огромными. Она видела, как его рука двинулась к ее соску и, подразнив, уступила место губам, припавшим к розовой плоти. Какое блаженство! Она подала вверх свое тело, навстречу ему, всецело отдаваясь его власти. Изогнула спину и порывисто прижалась к нему бедрами в поисках наслаждения.

— Нежная, сладкая Лиззи, — пробормотал он у ее губ.

Но разумеется, ошибался. Не было в ней ничего нежного. Она была резкая и аскетичная, вся из острых углов. А вот он был ровным и нежным, и его тело в броне мускулатуры — крепким, сильным и уверенным. А наслаждение, которое умел доставлять, было сладким.