– Сослал бы тебя государь в дальний монастырь, кабы не сказал я, что ребеночка ты ждешь…

Анастасия смутилась – на больную мозоль наступил Михаил, давно уж сетовала она, что не дал Бог детишек.

– … Коли не порадуешь ты меня радостной вестью, придется тебе с подушкой ходить, а подойдет время родов, привезу ребеночка только родившегося – мало ли их, брошенных, да сиротами оставшихся. Надумал я после сказать Ивану Васильевичу, что, мол, потеряла ты ребеночка, так ведь не смилуется тогда государь – велит, как выздоровеешь, в монастырь отправляться.

Растерянно смотрела Анастасия на мужа – ей-то казалось, что самое себя не знает она лучше, чем Михаила. Хитрая баба, и та лучше не смогла бы выпутаться из подобной истории. Странно, конечно, что ей молодой, здоровой да при живом муже придется воспитывать чужого ребенка. Не так она представляла свою семейную жизнь, но деваться было некуда – тысячу раз еще должна была благодарить Михаила, что не бросил в трудную минуту, шкурой своей рисковал, не побоявшись гнева государева.

– За челядь не беспокойся, свои даже ежели заподозрят что, не выдадут, – продолжал Михаил, – но чтоб не было разговоров лишних, будем все в тайне держать. К сроку родов привезу я своих людей, а после увезу – никто и знать ничего не будет. Коли спросит кто, почему местных повитух не позвали, скажем, что мать твоя родами умерла, вот и тревожно – самых лучших решили отыскать. И кормилку младенчику сыщем…

Все больше дивясь сообразительности мужа, Настасья молчала.

– Что приуныла, Настенька? – по иному поняв молчание жены, решил поддержать ее Михаил. – Будут у нас и свои детки, погоди немножко. А что чужого воспитывать придется… так ведь и я – не родная кровь покойному деду твоему, но оттого не меньше любил меня боярин Василий.

– Да разве ж я потому беспокоюсь! Горько мне, что столько хлопот я тебе доставила, Мишенька, не так хотела я тебя встретить. А за ребеночка не беспокойся: как родного любить его буду. Да может, оно и к лучшему – вдруг так и не пошлет нам Бог детишек…

Как решили, так и сделали, и вскоре по терему разнеслась долгожданная весть. Вдвойне радовалась челядь за своих молодых хозяев: за то, что мирно закончилась история с государыней, да что будут у Анастасии с Михаилом детки.

Государыня в скором времени поправилась окончательно. Позже в разговоре с царственным супругом пыталась она вступиться за свою подопечную, на что Иоанн ответил, что, дескать, нечего за нее переживать, о себе бы побеспокоилась. По его речам Анастасия догадалась, что по какой-то причине не покарал он боярыню, но расспрашивать боле не стала.

Однако недолго пришлось наслаждаться Михаилу тихим семейным счастьем: не успела еще рать отдохнуть, как пришла в Москву весть о замысле хана Саип-Гирея идти на Россию. В ответ государевы войска немедля должны были двинуться к границам.

Михаил забеспокоился: хотя за сборами да в походе позабыть мог государь, что ожидают они с Настасьей ребеночка, но рано или поздно все едино, поинтересуется. Одному Господу известно, насколько затянется поход, а срок родов выйдет у Настасьи только через два месяца. Хотелось Михаилу самому уладить дело, однако ж, видимо, придется кого-то впутывать. Одного за другим перебирал Михаил и челядинцев, и бояр знакомых, но никому не решался доверить тайну, грозившую монастырем его супруге и, скорее всего, головой самому Михаилу.

Дело решилось само собой: не пришлось в этот раз Михаилу в поход с государем отправляться, другое поручил ему Иван Васильевич. Даже не успев ничего придумать, спешным делом отбыл он в Новгород. Но, прикинув, что быстро управится, предупредил Настасью о скором своем возвращении.

Видимо, непонятным образом чувствовал Иоанн, что не в этот раз покорится неприятель: через месяц возвратился в Москву, ибо осень наступала, а врага все не было. Зимой, правда, объявились другие разбойники – ногайские мурзы, но были изгнаны, кои взяты в плен, а остальных истребил жестокий российский холод.

Меж тем Михайло, посланный с государевым поручением, подзадержался – не так гладко, как хотелось бы, претворялась в жизнь воля государева. Словно в каменную стену стучаться приходилось – медлили бояре, упрямились, потому Михаилу пришлось обосноваться в Новгороде. Однако ж как цареву человеку оказали честь: определили его в лучшие палаты, а для исполнения всяческих государевых надобностей поручили боярину Ермилову словом и делом содействовать Михаилу.

Так, помимо встреч по государевым делам, завязалось первое знакомство Михаила в чужом граде. Как только взглянул он на своего помощника, понял – не прост, ой как не прост Григорий Ермилов. Знать, не впервой приходилось выполнять ему подобные поручения, оттого никогда не терялся, не менялся лицом и не впадал в оторопь юный, но верткий Гришка.

Не ведал того Михаил, что как две капли воды похожа судьба Григория на его собственную: потеряв отца, еще ребенком чудом попал в боярский дом, там и прижился. Малец рос на редкость смекалистым – рано начал примечать, что к чему, всегда оправдывал господские ожидания. Сызмальства привыкнув ловкостью да изворотливостью добиваться своего, к зрелым годам проворный Гришка уже имел за плечами недюжинный опыт. Так и на этот раз чутье подсказало ему, что встреча с Михаилом может изменить его судьбу.

С Михаилом повел он себя запросто, по-дружески, хотя новгородцев нельзя было назвать особо гостеприимными людьми. Надеясь поначалу извлечь из знакомства с государевым человеком какую пользу, привязался Григорий к Михаилу. То ли сказалось то, что были они одногодками, то ли нравом подошли друг другу, а может, затосковала вечно изворотливая Гришкина душа по чему-то светлому, но вскоре совсем по-иному стал относиться Ермилов к московскому боярину.

Ни одна живая душа в Новгороде не проявила столько участия в делах Шорина; заметив больше усердия, чем причиталось выказывать заезжему боярину, Михайло с той же теплотой отнесся к своему помощнику, впервые за много лет почувствовав себя с кем-то на равных.

Хотя другом детства приходился ему Иван Васильевич, но все ж не был до конца откровенен с ним Михайло. Да и что тут объяснять: государь он и есть государь, а тем более с таким норовом как у Иоанна. С другими боярами тоже не больно водился Михаил: кто пытался попользоваться его дружбой с государем, а кто опасался ее. Многие же не напрямик, конечно, нет-нет, да напоминали Михаилу о его мужицком происхождении. В чужом граде догадывались, что Шорин далеко не последний человек в Москве: не пошлет же государь кого попало с поручением, но всей правды не ведали; оттого так легко ему было с Григорием.

Проводя большую часть дня в заботах по делам государевым, и в свободное время не расставался Михайло с Гришкой. Не мудрено, что в чужой стороне Михаилу некуда было податься, сидеть же одному в четырех стенах тоже доставляло мало радости. А с детства любопытный Григорий, привыкший к вольготной жизни, к тому же не женатый, предпочитал толковать с новым человеком, нежели слушать домочадцев, наперед зная каждое их слово.