– Успокойся! Она не имела в виду именно нас…

– Нет, имела, имела! – обливаясь слезами, бубнила Джессика.

Она бросилась в кухню и, обняв Мистера Джонса, заплакала навзрыд.

Присев рядом, Алекса погладила плачущую девочку, стараясь ее успокоить:

– Не плачь, мое солнышко, не плачь! Где записка?

– В моем рюкзаке.

Алекса открыла рюкзак, нашла записку и присела рядом с Джессикой:

– К нам это не относится, потому что мы… ну, мы тебе как родители. Учительница хотела сказать, что из взрослых могут прийти только двое…

– Нет, она не так сказала!

– Тогда я позвоню директору школы и все ей объясню Джессика, солнышко мое, все будет хорошо!

«А если дело не уладится и после моего звонка, то я пойду в школу и кого-нибудь прибью!» – подумала Алекса. Ведь в школе известно о семейных обстоятельствах Джессики, известно о гибели ее родителей. К тому же в школе много учеников из неполных семей – дети разведенных родителей или матерей-одиночек… – Вставай, моя дорогая, вытри слезки и садись пить молоко с печеньем, а я тем временем позвоню директору.

Алекса посадила девочку за маленький столик для завтрака, поставила молоко и печенье и пошла в кабинет Стефана. Она не хотела, чтобы Джессика слышала ее разговор – вдруг придется говорить на повышенных тонах…

Войдя в кабинет, она села за письменный стол и набрала номер директора школы. Мисс Хендерсон была занята, так что Алекса пришлось говорить с ее секретарем.

– Я не знаю, как вас зовут… – начала Алекса, еле сдерживая гнев.

– Мисс Вир.

– Очень приятно! С вами говорит Миссис Блейк, тетя Джессики.

– О, миссис Блейк! Как вы?

– Возмущена до предела! – выпалила Алекса. – Джессика только что вернулась из школы очень расстроенная. Кому пришла в голову идея написать в записке, что на открытом собрании могут присутствовать только родители? Как у Джессики?

– О, дорогая миссис Блейк, это означает…

– Мне нет дела, что это означает! Поймите, Джессике только шесть лет, а в шесть лет все воспринимается буквально. Сказала учительница, что приглашаются только родители, значит, пустят в зал только родителей. Ведь слово учителя для ребенка – закон! Дети еще не умеют разумно рассуждать, они все принимают на веру. Джессика пришла из школы в слезах, потому что решила, что ее дядю и тетю не пустят на открытое собрание.

Явно расстроенная, мисс Вир проговорила виноватым голосом:

– Мне очень жаль, что так вышло. Разумеется, это не надо понимать буквально… Сегодня у нас была такая спешка, вот мисс Ланг и напечатала эту записку, а мы не проверили… Мисс Ланг работает у нас не подмене… – добавила секретарша расстроено. – Уверяю вас, мы очень ответственно подходим к таким вещам…

Извинения мисс Вир не удовлетворили Алексу, и она довольно резко перебила ее:

– Джессика не единственная ученица, у кого нет полного «набора» родителей, как того требуете вы.

– Сегодня уже пятница, я не успею проверить, как было в других случаях. Я это сделаю в понедельник.

– У вас в запасе еще половина будущей недели, – подсказала ей Алекса.

– О да, вы правы.

– И передайте мисс Хендерсон, что звонила тетя Джессики и выразила свое возмущение присланной из школы запиской…

– Конечно, я ей все передам и заверяю вас, что впредь ничего подобного не случится.

– от этого не легче! – отрезала Алекса.

– И само собой разумеется, обязательно приходите на открытое собрание, мы будем рады видеть вас и вашего мужа в нашей школе!

– Хорошо, – сказала Алекса и, положила трубку, подняла голову и… увидела Стефана, наблюдавшего за ней с порога.

– Что ты делаешь в моем кабинете? – холодно спросил он.

Увидев, что он не в духе, Алекса сообщила не вдаваясь в детали:

– Звонила в школу по твоему телефону. Из холла я звонить не стала – не хотела, чтобы слышала Джессика.

– Почему?

– Потому что возмущена до предела и высказала им все начистоту! Никак не успокоюсь. Представляешь, до чего додумались в этой дурацкой школе?

– Конечно, не представляю! Будь любезна, расскажи все по порядку.

Алекса принялась рассказывать. Закончив, она встала из-за стола и подошла к окну.

– А где сейчас Джессика? – спросил Стефан.

– На кухне. Пьет молоко с печеньем.

– Она успокоилась?

– Да. Но когда вернулась из школы, была ужасно расстроена. Ей очень хотелось, чтобы мы пошли на собрание, где будут родители ее одноклассников. И надо же было сказать ребенку…

– Ладно, остановись, не начинай по второму кругу. Но в следующий раз, если случится что-нибудь подобное, дождись моего прихода, а не выплескивай свой гнев на директора школы.

– Я говорила не с директором школы, а с ее глупой секретаршей. И если все у них на таком уровне…

– Может, она новенькая, – заявил Стефан в своей так ненавистной Алексе всепрошенческой манере. – Пойду проведаю племянницу.

– Иди, или, спрячься на кухне, – прошептала со злостью Алекса.

– Не понял?

– Я говорю, что ты только и знаешь, что обвиняешь меня – буквально во всем, что бы ни случилось! Ты со мной не разговариваешь, ничего не обсуждаешь. Вечно злой, нетерпеливый и взвинченный…

– А ты что ожидала? – спросил он зло, вернувшись в кабинет. – Ты меня не предупреждала, что при первой же возможности помчишься на свидание с Дэвидом! И про своих старушек ничего не сказала, а они звонят и требуют сообщить, куда ты исчезла!

– О Господи! – воскликнула она, обернувшись. – Это Нора! Я совсем про нее забыла!

– Вот именно – Нора! – со злостью сказал он. – Но не извольте беспокоиться – она теперь сама ходит за покупками!

– О, спасибо тебе…

– Я не нуждаюсь в твоей благодарности… Я хочу, чтобы ты рассказывала мне о более важных вещах. Почему ты не сказала мне, что у тебя пропали обоняние и вкус? И почему скрыла, при каких обстоятельствах ушибла руку?

– Просто я не привыкла делиться такими вещами, – вздохнула она. – Ты прекрасно знаешь, что людям неинтересно слушать о чужих проблемах!

– И тебе в том числе?

– Нет, но… – замялась она.

– Вот то-то, тебе нечего сказать. А что, по-твоему, я должен думать, когда совершенно незнакомые мужчины являются сюда и начинают расспрашивать о тебе? И спрашивают о таких вещах, о которых мы с тобой никогда не говорили! – Вероятно, все это ему осточертело на протяжении нескольких недель. Стефан вплотную приблизился к ней и с горечью заметил: – Ты мне не сообщила, что в кафе тебе прищемили руку дверью!