— Ну вот, мне уже восемнадцать, а я до сих пор ни с кем не целовалась! — разочарованно восклицаю, и голос мой звучит так громко, что прохожие начинают оглядываться. Какой-то пацан ухмыляется противненько, осматривает меня с ног до головы и чешет подбородок. Кривлюсь пренебрежительно и поворачиваюсь к Димке. Молчит, зараза. Только глазами своими синими сверкает. — Чего лыбишься?

— Да у тебя прямо трагедия мирового масштаба, — веселится друг. — Прости, сложно воспринимать твои проблемы всерьёз.

— Вот дурак, — грустно вздыхаю и спускаюсь к набережной. Облокотившись на перила, с какой-то непривычной тоской наблюдаю за летящими в небе птицами. Иногда я включаю режим пессимиста и думаю о своей никчёмной жизни: университет и общежитие не оправдали надежд, парня нет, друг только один, да и тот вечно ржёт надо мной.

— Эй, ты серьёзно грузишься из-за такой чепухи? — Димка тормошит меня за плечо, но я упрямлюсь и задираю подбородок. — Тина, ты нагло пользуешься ситуацией. Знаешь же, что я никуда не уйду в твой день рождения. Хватит дуться, ты уже совершеннолетняя.

— И что теперь, нельзя притвориться униженной и оскорблённой? — продолжаю хмуриться, даже брови сдвигаются к переносице.

— Можно. Только зачем?

— Тебе не понять. Вот во сколько лет ты впервые поцеловался?

— Да не помню. В старших классах, — Димка выглядит обескураженным, и я жалею, что вообще затеяла этот разговор. Не признаваться же ему, что поцелуй — это так, вершина айсберга, когда на самом деле мне хочется почувствовать себя любимой. Хотя бы раз в жизни.

— Что и требовалось доказать! — тыкаю указательным пальцем в его плечо, смотрю на Димку — и окунаюсь в морскую глубину его взгляда. Наваждение длится считанные секунды, но я успеваю заметить, как расширяются его зрачки, а с лица медленно сползает улыбка.

— Тин, вот с какого перепугу тебе вздумалось целоваться? Такое ощущение, что в восемнадцать пора на пенсию, сидеть на лавочке и бухтеть об утраченных возможностях.

— Да не в этом дело. Всё чаще думаю, что жизнь проходит мимо. Не хватает ярких эмоций и впечатлений, от которых бы коленки дрожали, а сердце выпрыгивало из груди. Меня окружает сплошная скука: универ, столовка, общага, дешёвые кафешки и посещение кинотеатра раз в месяц — никакого разнообразия! И мне кажется, что наличие парня смогло бы скрасить пресность бытия.

— До этого ты говорила только о поцелуях.

— Ну Дим! Тебе на пальцах нужно объяснять, чего хочет девушка? Любви настолько сильной, чтобы раствориться в ней, бросить всё на свете и жить чувствами. Страдать, волноваться, захлёбываться ревностью и слезами, тосковать по родному человеку, сходить с ума от радости, когда видишь его, прикасаешься к нему, целуешь в конце концов.

— Так не бывает, — уверенно заявляет Дима. — Твоя наивность умиляет и раздражает одновременно.

— Да ну тебя! Ты просто не романтик, — отмахиваюсь от него, и лёгкий озноб пробегает по позвоночнику. Похолодало? Смотрю вверх: серые тучи затянули прозрачное небо, птицы больше не летают над рекой. — Кажется, дождь начинается.

— Тебе важно, чтобы первый поцелуй произошёл по великой неземной любви? — без тени улыбки спрашивает Дима.

Хочу посмотреть на него снисходительно и сказать: «Конечно. А как по-другому?», но что-то меня останавливает. Димка чересчур серьёзен, глаза потемнели и лихорадочно блестят. Что с ним? И почему я молчу? В горле першит, я словно на перепутье и не понимаю, в какую сторону бежать.

Мы дружим почти год, и я научилась считывать эмоции Димы. Знаю, когда он шутит, смешно вскидывая брови, когда печалится и голос его звучит блёкло, будто падает сорванный осенний листок. Не раз наблюдала, как он скрывает за горделивой улыбкой душевную смуту, как смело рвётся в бой, когда вокруг царит растерянность. Но ещё ни разу я не видела Димку настолько сосредоточенным, словно от моего ответа зависит судьба человечества.

— Не обязательно. Мне не хватает сильных эмоций. А что может торкнуть похлеще первого поцелуя?

Что за чепуху я несу? Любовь важнее каких-то неловких лобызаний. Мозг, ты заснул там в черепной коробке? Или взял отгул в день моего восемнадцатилетия?

Мощный порыв ветра треплет волосы, воздух становится плотным, тяжёлым. Вдали раздаётся первый раскат грома, пока ещё глухой, откровенно слабый, но предупреждающий о скором ненастье. Я наблюдаю, как гнётся дерево в метре от нас, оно не выдерживает шквальной атаки и жалобно скрипит.

Димка подходит ко мне вплотную. Каждый его шаг отпечатывается в сознании, я хочу отступить, но не решаюсь. В нос ударяет лёгкий цитрусовый аромат его парфюма, в голове туманится. Я смотрю на губы своего лучшего друга, и дрожь прошибает тело. Сотни вопросов остаются без ответов, когда Дима дотрагивается до моего лица. Осторожно, словно сомневаясь, он проводит подушечками пальцев по щекам и подбородку, оставляя горящие следы на коже.

Холодные капли дождя падают на лоб, новый раскат грома оглушает, я нервно сглатываю, предвкушая и волнуясь.

— Я собираюсь тебя поцеловать. Если ты против, скажи, — тихо произносит Дима, касаясь пальцами моих сомкнутых губ.

Даёт время подумать. Заботится о моём комфорте.

— Целуй уже, — шепчу, запуская руки в его волосы, притягивая к себе.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Мне любопытно, тревожно, от наплыва неизведанных эмоций внутри всё скручивает и жжёт огнём.

Дима наклоняется, накрывает мои губы своими, действует медленно, легко и невесомо. Его поцелуи — как взмах крыльев бабочки, приятные и воздушные, тёплым пледом окутывают душу. И где-то там гремит гром, апрельский дождь хлещет по асфальту, резкий ветер вторгается под одежду, но не остужает жар в груди.

Я обнимаю Диму за шею и неловко отвечаю на поцелуй. Действую интуитивно, привыкаю к касаниям ласковых губ, прижимаюсь сильнее к его горячему телу. Ледяной ливень и пламя первого поцелуя. Его руки на спине, поглаживают, успокаивают, напоминают о том, что я рядом с лучшим другом, который никогда не причинит мне боль. И остановится, если мне станет неуютно или страшно.