– Ну и черт с тобой, – она махнула рукой и направилась к выходу.

На лестнице ей стало плохо, закружилась голова, и она вспомнила, что весь день почти ничего не ела.

На лестнице возникла высокая фигура мужчины. Солнечные блики слегка осветили его лицо, и Юле показалось, что она видит перед собой мертвеца – большое лиловое пятно, словно печать смерти, расплылось на пол-лица…

Гел уже в гостинице вспомнила, что не рассказала главного – о конверте. Она успела лишь объяснить, каким образом оказалась в Москве и что подписывала какие-то документы, а вот про то, что ее контракт, пусть даже и устный, с Михаилом Семеновичем прекращал свое действие после того, как она отдаст конверт парню с фотографии, не сказала. Да и вообще какой это был разговор, если голова Земцовой была занята смертью Бахраха, оказавшегося, на удивление Гел, отцом ее друга. Значит, у Михаила Семеновича был сын…

Гел успела выкурить всего одну сигарету, как раздался стук в дверь. Она уронила сигарету и вжалась в кресло.

– Гел, это я, Юля, открой!

Она бросилась к двери. Распахнула ее и впустила Земцову.

– Испугалась? – она устало улыбнулась. – Слушай, к черту всех мужиков. Я устала, страшно хочу есть, пить и спать. Ты не составишь мне компанию?

– И ты ради этого приехала за мной? Могла бы позвонить…

– Просто я проезжала мимо… Я знаю одно место, где вкусная еда, ледяные напитки и где в жару холодно. А это как раз то, чего мне сейчас так не хватает…

Через полчаса они уже ужинали в прохладе «Каменного грота» – небольшого и почти безлюдного ресторана на берегу Волги.

Потом Юля спросила:

– Гел, ты могла бы сейчас на этой салфетке нарисовать мне свой шрам?

– Да, запросто. У тебя есть ручка?

Пока Гел рисовала, Юля думала, стоит ли ей говорить о том, что и хирург тоже мертв. Как вдруг услышала:

– Ты хочешь мне, наверное, сказать, что Гамлета отравили? – Гел протянула ей салфетку с рисунком. – Вот, примерно такой рисунок. Сначала вроде пятерки, а потом буква «И».

– Так ты знала о Гамлете?

– Случайно увидела по телевизору, представляешь? Только от тебя пришла, а тут такое…

– Испугалась?

– Конечно! Сначала увидела мертвого Михаила Семеновича, затем узнала, что убили хирурга… Испугаешься тут…

– Есть и еще один труп, связанный, как я думаю, с этими убийствами. Тебе незнакомо имя – Катя Уткина?

– Слышала где-то… Но вот где, не могу вспомнить, так же, как и эту Рейс… Рейс – последний рейс… Постой! Я, кажется, вспомнила. Хотя могу и ошибаться… «Последний рейс», так напевала одна девица в очереди… На бирже.

У Кати Уткиной шрам тоже странный, состоящий из двух символов, подумала Юля. Она даже вспомнила рисунок: латинская буква «Z» и «А». Сейчас же перед ней на столике лежала салфетка с символами «5И» или «5U».

– Вы отмечались на бирже, и девица пела что-то про последний рейс… А что именно?

– Во-первых, ее вызвали, и мы узнали, что фамилия у нее такая «Рейс», а уже потом, в следующий раз, когда снова встретились там же, на бирже, – ведь мы приходили отмечаться в одни и те же дни, через две недели – эта самая Рейс сказала, что она пришла отметиться в последний раз, что это ее, так сказать, последний рейс, что она больше не придет. Но потом все равно приходила – деньги-то нужны, пусть даже жалкое пособие. Только я не знаю, получала она его или нет.

– А Уткина?

– Кажется, там была и Уткина. Уж больно запоминающиеся фамилии. Вот Уткину я в лицо не помню, а вот Женю Рейс вспомнила… Высокая красивая девица, хоть на подиум!

– Да, это она. И это именно она сейчас лежит в реанимации… А Уткину… убили. Зарезали ножом. И у нее тоже шрам, Гел. Примерно такой же, как у тебя.

– Шрам? Ты хочешь сказать, что этот Гамлет порезал не меня одну?

– Похоже, что так. Мы и к Жене-то приехали случайно – нашли ее адрес в записной книжке убитого Гамлета.

– А у нее тоже шрам?

– Нет, вот у нее нет.

– Это Михаил Семенович, точно. Вот гад! Воспользовался тем, что мы дошли до ручки, то есть до биржи, и взял нас, тепленьких… Свинья… Между прочим, он и жил-то напротив этой самой проклятой биржи.

– Вот как? Это интересно. А что ты можешь рассказать мне про фотографию? Ведь ты же хотела встретиться со мной, чтобы рассказать мне об этом, не правда ли?

– Правда. И я расскажу.

С этими словами она достала из сумки желтый конверт из плотной бумаги и протянула Земцовой.

– Весь смысл моего пребывания в стрип-баре «Черная лангуста» как раз и заключался в том, чтобы этот человек непременно нашел меня там и забрал этот самый конверт, понимаешь? А там, в этом баре, случилась заваруха, грохнули одного типа, и уже его люди убили и хозяина бара… – И Гел в подробностях рассказала Юле обо всем, что произошло в баре вплоть до того момента, когда она уехала из Москвы.

– Вот так я оказалась здесь. Я хотела встретиться с Бахрахом, чтобы объяснить ему, почему меня нет и уже не может быть в «Черной лангусте».

– Но ведь ты же никого не убивала…

– Ты предлагаешь мне вернуться туда?

– Извини… – Юля очнулась. – Я, кажется, увлеклась расследованием и вдруг представила себе, что ты возвращаешься в бар и встречаешься там с этим человеком…

– Но ведь он мог убить меня, как свидетеля каких-то махинаций… Ведь не стал бы Бахрах долго содержать меня. Когда-то я должна была уйти, что называется, со сцены…

– Но ты, Гел, ушла слишком рано. И если бы ты сейчас вернулась туда, мы бы узнали больше и о Бахрахе, и о том, что связывало тебя с Уткиной и Женей Рейс…

Земцова вертела в руках конверт. Она была заинтригована, хотя и чувствовала на ощупь, что там один тонкий листок.

– Гел, ты действительно не пробовала распечатать его?

– Я же не дура. А вдруг письмо с секретом? Я распечатаю его, а оно взорвется в моих руках…

– Глупости, – заверила ее Земцова. – Конверт слишком тонкий… Другое дело, что там может быть яд, как в точно таком же конверте у Гамлета. Но твоя смерть лишь помешала бы замыслам Бахраха. Я думаю, он был заинтересован в том, чтобы тот парень с фотографии получил конверт… Ты полагаешь, что сейчас его можно вскрыть?

– Безусловно! Ведь Михаила Семеновича нет в живых!

– Ты уверена в этом? Ты никогда не пожалеешь об этом?

– Нет…

Юля разорвала конверт и вынула оттуда двумя пальцами один-единственный листок, на котором крупными буквами было написано: «Марина Смирнова. Москва, Большая Масловка, дом 25, квартира 263».