Преступная деятельность, разворачивавшаяся вокруг, заставила нас почувствовать благодарность к Марли за его более чем необходимое присутствие в доме. Ну и что, если он был общепризнанным пацифистом, чьей самой грозной стратегией нападения осталась слюнявая атака? Какая разница, что при виде незнакомца он первым делом хватал теннисный мячик в надежде, что с ним поиграют! Незваным гостям было необязательно все это знать. Когда к нам кто-то приходил, мы больше не запирали пса, открывая дверь. Мы перестали уверять всех, какой Марли на самом деле безобидный. Вместо этого мы бросали неясные зловещие предупреждения вроде: «Он становится таким непредсказуемым в последнее время» или «Уж и не знаю, сколько его прыжков еще выдержит эта дверь».

У нас уже рос один ребенок, второй был на подходе. Теперь мы не столь опрометчиво и беспечно судили о личной безопасности. Мы с Дженни часто размышляли, как поступит Марли, если кто-то попытается причинить вред нам или сыну. Я склонялся к варианту, что он просто обезумеет от счастья и начнет тявкать и пыхтеть. Дженни доверяла Марли больше. Она была уверена, что его необыкновенная верность нам, особенно своему новому другу Патрику, подкармливающему его колечками от сухих завтраков, в кризисной ситуации породит в сердце пса жестокое примитивное желание защитить нас любой ценой. «Быть не может, – возражал я. – Он сунет нос в ширинку негодяя, этим дело и кончится». Но, как бы там ни было, люди боялись нашего пса, и нам это определенно нравилось. От его присутствия зависело, будем ли мы чувствовать себя защищенными в своем собственном доме. Даже когда мы долго оспаривали эффективность Марли на посту охранника, мы со спокойной душой засыпали, зная, что он рядом. А однажды ночью он сам разрешил наш спор раз и навсегда.

Стоял октябрь, а погода все не менялась. Ночи были знойными, мы закрывали окна и включали кондиционер. После одиннадцатичасового выпуска новостей я выпустил Марли во двор, проверил кроватку Патрика, выключил свет и заполз в постель рядом с уснувшей Дженни. Марли, как всегда, глубоко вздохнув, свалился на пол возле меня. Я уже задремал, как вдруг услышал это – пронзительный, непрерывный, пронизывающий насквозь звук. Я мгновенно проснулся, равно как и Марли. Навострив уши, он замер в темноте возле кровати. Звук повторился, он проникал через закрытые окна и был громче жужжания кондиционера. Крик. Женский визг, громкий и отчетливый. Первой моей мыслью было, что на улице дурачились тинейджеры, – ничего удивительного. Но это был далеко не радостный крик того, кто боится щекотки. В нем звучало отчаяние, настоящий ужас, и до меня постепенно стало доходить, что кому-то угрожает серьезная опасность.

– Пошли, малыш, – прошептал я, выползая из кровати.

– Не ходи туда, – раздался из темноты голос Дженни. Я не знал, что она проснулась и все слышала.

– Звони в полицию, – сказал я. – Я буду осторожен. Держа Марли за сдерживающий поводок, я вышел на крыльцо в своих широких трусах и увидел бегущего к побережью человека. Крик раздался снова, но с противоположной стороны. Под открытым небом, где не было стен и стекол, которые могли бы заглушить его, голос женщины разносился по воздуху удивительно четко – подобное я наблюдал только в фильмах ужасов. На верандах других домов тоже защелкали выключатели. Два молодых человека, которые снимали дом напротив нас, выскочили в одних плавках и бросились на крик. Я осторожно последовал за ними, держа Марли на поводке. Я видел, как они пробежали до газона очередного дома, а потом вдруг развернулись и устремились навстречу мне.

– Иди к девчонке, – крикнул один из них, показывая, где лежит жертва. – Ее пырнули ножом.

– А мы – за ним! – крикнул другой, и они босиком помчались по улице в том направлении, куда побежал преступник. Моя соседка Барри, бесстрашная одинокая женщина, купившая и отремонтировавшая ветхое бунгало рядом с домом мисс Недермайер, прыгнула в машину и присоединилась к погоне.

Я ослабил поводок Марли и побежал на крик. Через три дома по нашей улице я обнаружил на подъездной дорожке нашу семнадцатилетнюю соседку. Она согнулась в три погибели, рыдая и всхлипывая от боли и держась руками чуть ниже груди. Я заметил, как на ее блузке расплывается кровавое пятно. Это была стройная, миловидная девочка со светлыми волосами, ниспадавшими на плечи. Она жила с разведенной матерью, приятной женщиной, которая работала ночной сиделкой. Я несколько раз разговаривал с ней, но дочке всегда только махал рукой. Я даже не знал, как ее зовут.

– Он приказал не кричать, а не то пырнет меня, – проговорила она, всхлипывая и хватая ртом воздух. Голос срывался, и слова с трудом слетали с губ. – Но я закричала, закричала, и он пырнул меня.

Словно опасаясь, что я не поверю ей, она подняла блузку, и я увидел рваную рану в области грудной клетки.

– Я просто сидела в машине и слушала радио, и тут непонятно откуда появился он.

Я положил руку девочке на плечо, чтобы успокоить ее, но как только я сделал это, ее колени подогнулись и она упала в мои объятия. Видимо, она уже не могла стоять на ногах. Я бережно усадил ее на тротуар и попытался успокоить. Теперь ее голос звучал мягче, спокойнее, она пыталась не закрывать глаза.

– Он приказал мне не кричать, – твердила она. – Он зажал мне рот и велел не кричать.

– Ты правильно поступила, – похвалил я. – Ты его так напугала, что он убежал.

Я наконец-то понял, что она в шоке, а я понятия не имел, что нужно делать в таких случаях. Ну, давай же, «скорая», ты где? Я подбадривал девочку, как своего ребенка: гладил по волосам, по щеке, вытирал слезы. Ей становилось хуже, но я продолжал говорить, чтобы она держалась, что помощь сейчас будет.

– С тобой все будет хорошо, – повторял я, и сам не верил своим словам. Ее кожа стала мертвенно-бледной. Казалось, что мы просидели вдвоем на тротуаре несколько часов, а на самом деле, как сообщили позже полицейские, всего три минуты. И только сейчас я подумал о Марли. Когда я оглянулся, то увидел его в трех метрах от нас. Он стоял в решительной позе разъяренного быка. Таким я никогда не видел его прежде. Это была боевая стойка. Мышцы у шеи взбугрились, челюсти сжались, а шерсть на загривке поднялась дыбом. Все его внимание было сосредоточено на улице, и, казалось, он готовился к прыжку. В то мгновение я понял, что Дженни была права. Если бы вооруженный противник вернулся, сначала ему пришлось бы обойти мою собаку. В тот момент у меня не было ни тени сомнения, что Марли боролся бы с этим типом не на жизнь, а на смерть, и не позволил бы ему добраться до нас. Я сильно расчувствовался от того, что эта девочка, возможно, умирает у меня на руках. И вид Марли, который так нехарактерно для себя, так величественно и свирепо охранял нас, вызвал у меня слезы умиления. Лучший друг человека? Черт возьми, именно так!

– Со мной ты в безопасности, – сказал я девочке, но подразумевал: с нами в безопасности. – Полиция уже едет. Держись, пожалуйста, только держись.

Перед тем, как ее веки сомкнулись, она прошептала:

– Меня зовут Лиза.

– А меня Джон.