– Как его зовут? – Брюс не стал засовывать фото в карман, протянул Бейкеру, давая понять, что ему достаточно один раз взглянуть, чтобы запомнить навсегда. Бейкер, вроде и не ожидая другого, бросил фото в ящик.

– Не имеет значения, – вмешался Майер, – вы должны только следить за ним, лучше, если он и не заметит: больной раздражается, замечая опеку.

– Как ваше легкое? – неожиданно поинтересовался Бейкер, и Брюс вздрогнул: сначала он не мог вспомнить, говорил ли о своем несчастье Майеру, а если и говорил, то выходит, тот все до мелочей передал Бейкеру и они обсуждали кандидатуру Сарджента, не упустив из виду никаких деталей его биографии. Брюсу стало неприятно, как каждому, кто видит, что о нем подробнейше осведомлены, но делают вид, что знают лишь имя и фамилию.

Бейкер догадался, что вопрос о легком пришелся некстати, и деловито предложил оформить отношения нотариально.

Вечером Сарджент позвонил Дайне и сказал, что нашел работу, и голос его искрился от возбуждения. Дайна радовалась вместе с ним. Болтали о пустяках и совсем не касались их отношений, а тем более перспектив, не желая испортить непринужденный разговор. Дайна даже не спросила, как себя чувствует Брюс, хотя обычно не обходилась без этого вопроса, и Сарджент едва не обиделся, но вовремя понял, что Дайна тоньше и лучше и не хочет дежурным любопытством портить ему настроение, стремится показать ему, что он такой же, как и раньше, и ничего не случилось, а теперь, когда нашлась работа, все наладится, и тогда…

Утром Сарджент поднялся не без труда – разленился за прошедшие месяцы и, натыкаясь на стены, неловко бегал по квартире, изумляясь, как много уходит времени на то, что раньше требовало считаных минут. Завтракать не стал, чтобы голова работала лучше и он мог бы удачнее сориентироваться: он никогда не ел еще и на службе в полиции, если с утра предстояло трудное дело. Вечером, еще до того как он говорил с Дайной, человек Бейкера подогнал к дому Сарджента машину, из которой тот должен был следить за помешанным. Сегодня ровно в восемь утра Сарджент должен прикатить по указанному Бейкером адресу в районе, который Брюс знал не слишком хорошо.

Дом сто тридцать четыре по Ричмонд-стрит он нашел без труда и сразу увидел дохляка Бейкера, прохаживавшегося возле «ланчи» цвета фисташек.

Лео Бейкер провел его в особняк под номером сто тридцать четыре и представил дворецкому Нелсону, крепкому сорокапятилетнему мужчине с перебитым носом и неулыбчивым лицом в буграх от давних экзем. Бейкер подчеркнул, что Сарджент будет держать связь с Нелсоном, и добавил, что плата понедельная, вне зависимости от того, будет или нет больной покидать особняк.

Нелсон смерил Сарджента оценивающим взглядом, дотронулся до его рукава и, скривив губы, дал понять, что они подружатся и что Нелсон рад видеть именно Сарджента на месте человека, которому поручено сопровождать родственника Бейкера.

Нелсон потер перебитое переносье и, глядя на Бейкера, но адресуясь Сардженту, надтреснуто просипел:

– Сегодня он не выйдет.

Брюс понял, что свободен. Новые обязанности показались ему необременительными.

Переговоры окончились, знакомство состоялось. Бейкер возвращался с Сарджентом к воротам, шел плечо к плечу, и Брюс обратил внимание, что другие дома оградами не обносили, а этот – наоборот, может, из-за больного… Сарджент ничего не спросил, Бейкер молчал и сел в «ланчу», не прощаясь, а когда Сарджент направился к своей машине, окликнул его и уныло пояснил:

– Подъезжайте каждое утро к десяти и ждите до одиннадцати, если он не выйдет, вы свободны. В крайнем случае Нелсон позвонит вам прямо в машину…

На следующее утро за пять минут до срока машина Сарджента уже стояла у ворот огороженного особняка. В дверях, от которых к улице змеилась мощеная дорожка, мелькала фигура. Похоже, дворецкий Нелсон. Ветерок тихо поглаживал деревья, небо безмятежно синело, дышалось легко.

Подопечный выехал на светлом «остине».

Он ехал медленно и, как удостоверился Брюс, вовсе не интересовался, следят ли за ним.

«Остин» остановился у картинной галереи. Родственник Бейкера неторопливо вылез из машины; его добродушное лицо казалось чуть тяжеловатым из-за пухлых щек, светлые, тонкие, сильно поредевшие волосы придавали ему вид младенца, только что оторвавшего голову от подушки.

Сарджент думал, будет тяжелее: клиент, даже не глянув в его сторону, потянул за медное кольцо тяжелую резную дверь. Брюс поймал себя на том, что ни разу в жизни не переступал порога галереи. Стало неловко и почему-то захотелось тут же признаться Дайне: «Представляешь, ни разу не выбрался в галерею, ну, не обормот?»

Он с интересом ходил по пустым залам: не так уж людно в святилищах искусства, в барах, пожалуй, веселее, больше желающих. Брюс вскользь замечал стулья, предназначенные смотрителям и пустые сейчас: где бы ни оказался посетитель, его непременно сверлили глаза телекамер под потолком, и их соседство с картинами в золоченых рамах казалось вызывающе нелепым. Подопечный Сарджента задумчиво разглядывал портрет человека в черном сюртуке с хризантемой в петлице: кончик крючковатого носа почти смыкался с резко выпяченным подбородком, пронзительные глаза смотрели дерзко, безгубый рот кривился в недоброй усмешке, всклокоченная борода неопрятно лежала на отутюженных лацканах. Сарджент с удивлением отметил, что отталкивающий старик на портрете напоминает ему сразу и погибшего полицейского Десмонда Парки, и капитана Макги, и многих других; Брюс даже взмок, задохнулся, не сразу сообразив: в глазах старика притаился глубинный страх, такой, что растят не день, не два, а всю жизнь.

– Лучше Джерарда страх никто не рисовал, – пробормотал больной, глядя под ноги.

Брюс сообразил, что Джерард – имя художника, и растерялся, не зная, отвечать ли на эти случайно вырвавшиеся слова. Но тут в зал влетел тщедушный человечек в свитере со стоячим воротом и шумно приветствовал больного; они, перебивая друг друга, заспорили об образах и внутреннем огне, о страстях, что оживают в мазках маслом.

Больной возжелал купить «Старика с хризантемой», и человек в свитере, заламывая руки, принялся объяснять, что картина из частного собрания и не продается. Больной неожиданно резко повернулся и, не прощаясь, решительно направился к выходу.

Все-таки псих! Сарджент устремился за больным.

После галереи «остин» бесцельно покружил по улицам, пока не замер у ворот особняка; на звонок выскочил Нелсон, отворил тяжелые створки и, увидев притормозившего невдалеке Брюса, незаметно кивнул: свободны, на сегодня все.

Сарджент вернулся в галерею и отыскал человечка в свитере.

– Вам понравился пейзаж? – брызгая слюной, выкрикнул тот. – Отменная работа! Хотите купить? Недорого. – Он поймал недоуменный взгляд Сарджента. – Неизвестный художник! Если картина сирота, ее цена катит вниз, как… как… – Он передернул плечами, досадуя, что не может подобрать сравнения.

– Вообще-то мне больше нравится «Старик с хризантемой»…