— Взгляните, — сказал я Деву, кивнув в сторону бокового плеча микроскопа. — Известно ли, как обстояли дела с памятью до операции? Может, все и без того было плохо и потери не такие уж серьезные?

— Неизвестно. Но это ведь все равно мало что изменит?

— Полагаю, что нет, — с некоторой неохотой я признал его правоту.

Дев вымыл руки и продолжил операцию вместо меня, а я отправился в его кабинет выпить кофе.

Широкое окно кабинета выходило на пустырь перед больницей. Вдалеке на севере виднелись зеленые подножья холмов, которые, когда бы я на них ни посмотрел, вызывали у меня мысли о восхитительных снежных вершинах Гималаев. Мне страшно хотелось увидеть их воочию.

Выпив кофе, я вернулся в операционную, вымыл руки и присоединился к Деву. Мы удалили львиную часть опухоли и обнаружили, что добрались до основания черепа с правой стороны, пройдя насквозь через весь мозг ребенка. Опухоль оказалась настолько большой, что, по сути, надвое разделила переднюю часть мозга.

— Думаю, пора остановиться, — предложил я. — Мы уже удалили как минимум одну часть свода мозга и половину гипоталамуса. Если продолжим, то от девочки мало что останется.

— Согласен, — сказал Дев. — После операции можно попробовать лучевую терапию.

— Сложно сказать, какая часть опухоли осталась внутри. Возможно, процентов двадцать.

В таких операциях мало приятного, и гордиться здесь нечем. Так я думал, удаляя кровь из гигантской полости, которая образовалась в том месте, где раньше была опухоль. Немалая часть опухоли осталась нетронутой, мозг ужасно поврежден, а все, чего мы добились, — ненадолго отсрочили смерть ребенка.

— Пациент — мужчина тридцати пяти лет. Он думает, что у него в голове насекомое.

— И вы, разумеется, сделали МРТ? — уточнил я.

— Да, сэр. Насекомых не обнаружено.

Мы вместе смотрели на снимок.

— Что ж, тогда можете ему сказать, что все в порядке, — произнес я.

Впрочем, я успел повидать немало случаев, когда заражение личинками свиного цепня приводило к развитию эпилепсии, а проникновение филярий в организм человека вызывало болезненное опухание конечностей. Хватало у местных жителей и других проблем со здоровьем, которые были для меня в диковинку.

— Отправить его к психиатру, сэр?

— Отличная идея.

После того как с запланированными на день операциями покончено, начинается амбулаторный прием. Пациенты ждут с раннего утра: сначала их принимают младшие врачи, которые проводят диагностические процедуры, а затем — старшие, в том числе и сам профессор.

В первый же день меня провели в кабинет для приема амбулаторных больных. Возле стойки регистратора сидели трое пациентов с родственниками, за стойкой суетились младшие врачи. Пациенты выглядели испуганными и взволнованными.

Регистратор принесла какие-то медицинские записи, и один из младших врачей, только-только окончивший китайский или бангладешский институт, зачитал мне историю болезни на ломаном английском — я мало что понял. Пациентом, о котором шла речь, оказалась встревоженная женщина в чудесном красном платье.

— Женщина, тридцать пять лет. Она пять лет страдает от головных болей. Кишечник и мочевой пузырь в норме. При осмотре зрачки одинаковые и реагируют. Черепные нервы не повреждены. Рефлексы в норме, в том числе подошвенный. Сделали МРТ.

— Ну давайте тогда посмотрим на снимок МРТ, — предложил я.

Мы изучили снимок, на котором, как и следовало ожидать, отклонений не обнаружилось. «Сколько это стоило?» — задумался я. Как выяснилось, стоило это столько, сколько женщина зарабатывала за месяц. Я оторопел. Не зная, какое лечение ей назначить, я посоветовался с другими врачами.

После недолгой дискуссии я узнал, что местное население активно принимает всевозможные лекарства, преимущественно наобум. В небольших аптеках здесь можно купить практически любое лекарство. Каждое утро по дороге на работу я проходил мимо одной из таких аптек: перед входом неизменно стояла очередь. Популярностью пользовались стероиды: их, равно как и диазепам (он же «Валиум»), употребляли при самых разных симптомах.

Женщину в красном платье попросили пройти дальше, чтобы выписать ей рецепт, и на освободившийся стул сразу же пересел следующий пациент. В клинике явно придерживались принципов эргономики и конвейерной работы. В ожидании приема выстроилась длинная очередь из пациентов с головными, спинными и суставными болями, а один и вовсе жаловался на ректальное кровотечение. Я сообразил, что амбулаторное отделение скорее выполняло функции терапевтического кабинета, и мне пришлось изрядно напрячь мозги, чтобы вызвать в памяти базовые медицинские знания, полученные добрых тридцать лет назад. Мне было одновременно и любопытно (просто удивительно, сколько я всего вспомнил), и страшновато. Я переживал, что после стольких лет, посвященных нейрохирургии, мог забыть нечто очевидное, но очень важное. К счастью, тут имелся доступ к Интернету, и ноутбук помог развеять большинство моих сомнений.

Передо мной сидела девушка, перенесшая операцию по удалению крупной акустической невриномы, после чего половина ее лица была полностью парализована. Это распространенное осложнение — порой неизбежное, если опухоль слишком велика (а у непальских пациентов так обычно и бывает из-за поздней диагностики). Увидев, что в комнату зашел Дев, пациентка и ее муж обрадовались. Они немного поболтали. Дев положил руку на плечо мужчины.

— Я похвалил его за преданность жене. Ее состояние после операции было очень тяжелым, но он не оставил ее. Они из той части страны, где скорее потратят деньги на лечение заболевшего буйвола, который стоит шестьдесят три тысячи рупий, чем на больную жену. Он чудесный человек!

И Дев снова похлопал мужчину по спине…

— Женщина, двадцать два года. Головные боли на протяжении трех месяцев. Зрачки одинаковые и…

— Нет-нет, погодите. Чем она зарабатывает на жизнь?

Ординатор и пациентка обменялись парой слов.

— Она отстаивает в суде интересы жертв пыток, сэр.

— Что? Это со времен восстания маоистов?

— Так точно, сэр.

— А работа ей нравится?

Работа ее вполне устраивала. Я поинтересовался, получила ли она какое-нибудь специальное образование.

— Да, — последовал ответ.

— И сколько она училась?

— Пять дней.