– Я пришёл поговорить, – начал он, закрыв за собой дверь.

– Слушаю.

– Знаешь, я тебе за многое благодарен, но… – он осёкся. – Но кто я? Ботан, или, как вы говорите, лох. И кто ты? Звезда.

– Что за чушь ты несёшь?

– А что? Звезда и есть. А ты не знаешь? После физрука тебя только так за глаза и зовут. Так что, наверное, я ошибся, когда посчитал себя твоим другом.

Не знаю, на что он рассчитывал. Пронять меня, вызвать на дискуссию или что? Ещё и прозвище какое-то приплёл. Так что я лишь пожал плечами:

– Наверное…

Больше он ничего не сказал, только коротко кивнул, развернулся и вышел.

Я так хотел от него избавиться! Он достал меня своим навязчивым вниманием, хоть волком вой. И вот – избавился наконец. Но почему-то ни облегчения, ни радости не было. Даже наоборот, как-то сумрачно стало на душе.

Новогодний бал вели Голубевская и Мальцев. А мы с Потаниной топтались в сторонке. Голубевская и правда выглядела сногсшибательно в красном вечернем платье с открытой спиной. Причёска – вообще нечто невообразимое. В общем, затмила всех.

Бал решили поделить на две части: поздравительную и танцевальную. Поздравлять, по идее, мы должны были друг друга. То есть как поздравлять? Просто выступить с каким-нибудь номером. От каждого класса требовался как минимум один такой номер. Если больше – то только плюс. Но таких инициативных не нашлось. От нашего класса Толик Болдин забацал брейк. Я, честно, восхитился! То-то он через «козла» на физре перелетал влёгкую. Все остальные номера меня вообще не впечатлили. Ерунда полная. Кто-то спел кое-как, кто-то сценку с переодеванием устроил. Я даже заскучал и отошёл к окну. Там хоть на подоконнике можно посидеть спокойно. И вдруг наткнулся взглядом на Дубинину. Я её сразу даже и не узнал, так по-новому она выглядела! Чуть подкрасилась и стала ярче. Волосы подвила и распустила по плечам. Мне очень понравилось. Это, конечно, выглядит не так грандиозно и шикарно, как укладка Голубевской, но я вообще люблю длинные волнистые волосы. Особенно вот такие, светлые, с золотистым отливом. На ней было голубое платье, простенькое, но ей шло. Я и не замечал, какие у неё стройные ноги, тонкие лодыжки и запястья. Талию так вообще, казалось, можно ладонями обхватить. И вся она выглядела такой хрупкой и воздушной. И зачем, спрашивается, она вечно носит эти балахонистые свитера с глухим воротом?

Алёнка заметила, как я на неё пялюсь, отвернулась и больше в мою сторону ни разу не посмотрела. Я же, сам не знаю почему, весь вечер выискивал её взглядом. Когда началась дискотека, вырубили свет, и я потерял её из виду. К тому же миссия Голубевской на сцене закончилась, и она подсела ко мне. Вскоре к нам подтянулись Саня Мальцев и остальные. О чём-то говорили наперебой, шутили, хохотали, а я никак не мог переключиться. Всё продолжал всматриваться в тёмные силуэты. Потом Голубевская схватила меня за руку и вытянула на середину:

– Давай танцевать!

Я вяло двигался, типа танцую, а сам озирался по сторонам, даже она заметила:

– Ты кого-то ищешь?

– Да нет. – Я попробовал отвлечься, но глаза непроизвольно так и шарили по толпе.

Голубевская была в ударе: то она танцевала, то бегала в коридор подышать, то в кабинет – попить, то наседала на диджея, чтобы включал что-нибудь её любимое. И таскала за собой то меня, то Потанину, то нас обоих. Умотала меня, одним словом. В очередной её побег я опять ушёл в дальний конец зала и примостился на подоконнике, надеясь, что быстро она меня не найдёт. Заиграл какой-то медлячок, и народ схлынул, облепив стены. На середину вышли пять-шесть парочек и стали плавно кружить. Только я порадовался, что Голубевская так вовремя умчалась «проветриться», а то непременно бы и нам пришлось кружить, как на танцпол вышла ещё одна пара. Парень, мне незнакомый, видно, из параллельного, вывел тоненькую фигурку в светлом платье. Это была Дубинина… Я уже тогда напрягся и, кроме них, никого не замечал. А этот тип обнял её за талию. Так близко прижал к себе! И она положила руки ему на плечи! Возникло ощущение, будто мне врезали током по всем нервным окончаниям сразу. Я смотреть не мог и не мог отвести взгляда. Потом этот ушлёпок притиснул её к себе ещё ближе и принялся нашёптывать что-то на ухо. Не просто нашёптывать, а буквально носом в неё уткнулся. Одна рука скользнула чуть выше, поелозила пальцами по её спине, а затем опустилась ниже талии. И ещё ниже. Как же мне захотелось сломать эту руку! А она-то, она! При мне святошу из себя корчила, отталкивала меня, говорила, не может, нельзя, виновата. А тут хоть бы поморщилась. Я чувствовал, как стремительно наливаются кровью виски. В ушах стучало громче, чем играла музыка, а голову словно тисками сжало. И вдруг она засмеялась. Так, как смеялась раньше со мной. Чуть откинув голову назад. Я рванул через зал к ним, оттолкнул её в сторону, а ему… ему пришлось несладко. Я не очень помню, как его бил, но к тому времени, когда меня оттащили, у парня, по-моему, живого места на лице не осталось. Я разбил о его зубы кулак, но ничего не почувствовал. Потом меня вывели на воздух, попросту выгнали с вечера. Да я бы и сам там не остался.

Не успел до дома дойти, а Голубевская уже сто раз позвонила. Представляю, что ей передали! Ещё лучше представляю, что ей хотелось высказать мне по этому поводу. Так что я вообще не стал отвечать на её звонки. А заодно на звонки Потаниной и Мальцева. А утром позвонила Дубинина. Я, конечно, к этому времени уже остыл. Даже ругал себя за выходку на чём свет стоит. Да я сам недоумевал, отчего так вспылил. Хотелось послать Дубинину куда подальше. Ещё мне не хватало нравоучений этой лжесвятоши.

– Что тебе? – ответил я на десятом гудке.

Она молчала. Тогда я сбросил, но через минуту она снова перезвонила:

– Олег, я просто хочу знать, зачем ты его избил?

– Затем, что он твою задницу жал, – грубо рявкнул я. – Или что, я кайф тебе обломал?

– Дурак!

– Да пошла ты!

Вот и весь разговор. Она ещё обижается! А ближе к обеду к нам притащилась завуч, мамина знакомая, Ирина Борисовна. Новость принесла, что я-де вчера как с цепи сорвался и ни за что ни про что изувечил паренька. Некоего Влада Сорокина из «В». Я хотел и её послать, но она успела досказать, что теперь этот Сорокин лежит в больнице в тяжёлом состоянии. И его родители настроены очень решительно. Уже и заявление в полицию написали. Так что всё серьёзнее некуда. Мать тут же подскочила ко мне и чуть не ударила. Вовремя поймал её руку.

– Вот сейчас нам только этого не хватало! Да ты хоть понимаешь, какие у отца проблемы?

– Конечно, понимаю! – заорал я в ответ. – Вы же мне всё рассказываете, ничего не скрываете!

Она чуть успокоилась, извинилась перед Ириной Борисовной и снова прицепилась ко мне. Зачем, да как, да почему. Я психанул и ушёл к себе. А мать с Ириной Борисовной ещё, наверное, целый час обсуждали ситуацию. Доносилось невнятное: характеристика, отзывы, поручительства, нет восемнадцати… Ну а мне было плевать. То есть, понятно, в тюрьму мне не хотелось, но я просто не верил, что за такую ерунду могут посадить.