За окнами лимузина тянулся серый манхэттенский пейзаж. Президент на секунду прикрыла глаза и помассировала виски, как будто страдала от мигрени.

– Для начала он делает тебя знаменитой, – мрачно произнесла она. – Настолько знаменитой, что носа на улицу не высунешь. – По ее словам выходило, что Макс специально нанимал папарацци, чтобы те охотились за Пенни. Подогревал общественное любопытство и намеренно создавал такие условия, чтобы девушка сидела взаперти. – В итоге, – с печальной понимающей усмешкой заключила Хайнд, – ты только в пентхаусе чувствуешь себя спокойно. Вот так он тебя изолирует, становится единственным человеком, которому ты можешь доверять.

Что же касается таблоидов, которые вроде бы так и норовили залить его ушатами грязи, то, если верить Хайнд, Макс купил их всех на корню. Еще давно, когда заметил, что журналисты чересчур глубоко взялись копать. Став тайным владельцем, Макс мог публиковать о себе какие угодно басни. Скандальные, а то и просто дикие обвинения создавали отличную дымовую завесу, к тому же подрывая реноме СМИ в глазах общественности.

– Даже если ты сумеешь узнать правду про Макса, тебе не донести ее до людей, – предупредила президент. – Никто уже не верит и строчке того, что о нем пишут. – И вдруг добавила: – В жизни не хотела стать президентом чего-либо.

Загудел ее мобильник. Сидя в кожаном салоне, отделенном от водителя звуконепроницаемой перегородкой, Пенни молча смотрела в тонированное стекло.

– Стараюсь ее переубедить, – говорила президент в трубку. – Нет-нет, пожалуйста, ничего не предпринимай. – Она запнулась, бросив косой взгляд на Пенни. – Нет, не говорила и говорить не собираюсь. Все равно не поверит.

Даже не слыша ни слова на том конце провода, Пенни знала, что звонит Макс.

Кортеж катил по улицам, не встречая помех ни на перекрестках, ни на полосе движения. Возле Брайант-парка Пенни заметила длинную очередь к магазину на Шестой авеню под вывеской «Туфелька». Подавляющее большинство было из той же демографической группы, что сходила с ума по «кончикам». Теперь они давились за новым фасоном обуви. Уж чего-чего, а вот этого Пенни никак не могла понять. Модная обувь была не просто уродливой, но и неудобной, с широким ремешком на подъеме и толстенным каблуком. Стадный инстинкт, впрочем, сработал и здесь. Та же самая потребительская прослойка делала сейчас мегабестселлер из тупого романа про вампиров.

Президент завершила разговор и убрала телефон в карман. Ее взгляд упал на вереницу женщин в очереди за обувью.

– Наши отношения с Максвеллом начались с безумного увлечения, – пустилась она в воспоминания. – Очень яркого. Я была твоего возраста, и Макс мне казался воплощением всего, что я хотела от мира.

Что-то трагическое мелькнуло у нее на лице при словах о собственной наивной юности. В голосе прорезались нотки откровенного омерзения в личный адрес.

– Я ему верила.

Пенни заерзала. Пока президент делилась воспоминаниями, тело девушки начало откликаться на некий эротический раздражитель. Соски отвердели до боли и терлись о шелковые кружева лифчика как о наждачную бумагу. То ли от потряхивания машины на ходу, то ли от запаха кожаной обивки, но в паху стало горячо и влажно.

– Ты пробовала заняться сексом с кем-то после него? – спросила президент Хайнд.

Пенни подумала о насильнике и отрицательно помотала головой.

– Он думает, что защищает нас, но на самом деле мы его марионетки. Для Максвелла это одно и то же.

К Ленсингтон-авеню дыхание у Пенни до того затруднилось, что пришлось ловить ртом воздух как рыба.

Президент Хайнд не сводила с нее печального взгляда.

– Я просила его не делать этого. – Для коварной заговорщицы она поступала странно: подавшись ближе, взяла в руки горячечно трепетавшие ладони Пенни. – Дыши. Просто дыши, – посоветовала она.

Голос Клариссы Хайнд гипнотизировал.

– Это все равно что ненастная погода, грозовой фронт. Тут ничего не сделаешь, остается лишь ждать, пока он минует. – Два теплых пальца легли девушке на шею, подсчитывая пульс. – Ну вот. С возвращением.

Крепко сжимая руки Пенни, Хайнд внушала:

– Так знай же! Спасти всех женщин мира еще можно, но на это способна лишь одна из нас. Та самая, что обитает в пещере, высоко-высоко на кручах Эвереста. Зовут ее Баба Седобородка. Она-то и есть величайшая из ныне живущих секс-гуру.

Президент привлекла Пенни к себе и заключила в теплые объятия, прижавшись щекой к щеке.

– Отправься к ней! Поступи в ученицы, овладей премудростью! И тогда сможешь сразиться с Максвеллом его же оружием и на его же поле!

Хайнд разорвала объятия и откинулась на спинку сиденья.

Пенни потихоньку отпускало неведомое наваждение. Хоть и было над чем поломать голову, к пункту назначения она прибыла уже в полном порядке. В едином строю с президентом Хайнд миновала контрольно-пропускной пункт. В ее глазах агенты спецслужбы ООН ничем не отличались от телохранителей Алуэтты, сопровождавших актрису в день дачи показаний.

Их провели за кулисы. Президента усадили в гримерке лицом к трюмо, и за нее взялся стилист.

Отражение в зеркале обратилось к Пенни:

– Тебе я рассказала все, на что осмелилась. Еще немножко, и он прикончит нас обеих. – Не спуская с девушки стального взгляда, Хайнд открыла сумочку от «Дуни и Бурка», откуда извлекла аптечный пузырек. Проглотив пару пилюль, убрала бутылочку на место и вжикнула «молнией». – Настанет день, и ты поймешь… – Обратив теперь взгляд на собственное отражение, президент добавила: – Что у меня не было другого выхода.

После чего мадам президент не проронила ни слова, пока не пришло время выступать перед делегатами всех стран мира. Когда объявили ее имя, жужжание репортеров резко смолкло; она покинула закулисье, уверенно направляясь к середине подиума.

В пору своего взросления, и уж тем более в трудные годы учебы на юрфаке, Пенни разве что не молилась на эту даму. Из таблоидов следовало, что Кларисса Хайнд начинала как пухленькая активистка, решившая побороться за финансовую поддержку ветшающим школам в Буффало. Организовала движение за корпоративное спонсорство и попросила непосредственно К. Линуса Максвелла возглавить шефство, то бишь сделать солидный денежный взнос. Колонки светских сплетен тут же взяли их в перекрестия своих прицелов. Максвелл усмотрел в ней прирожденный талант и стал готовить к великому будущему.

Тем временем на глазах Пенни и всей планеты неустрашимый лидер международной категории приступила к своей речи.

– Граждане мира! Уважаемые сограждане Соединенных Штатов, – зазвучали первые слова. – Три года тому назад моя скромная персона принесла клятву служить и защищать.

Усиленный динамиками голос метался по колоссальному залу.

– Эту клятву я нарушила.

Потрясенный гул нарастал по мере того, как десятки переводчиков разносили семантический эквивалент сказанного по наушникам присутствующих дигнитариев.