Я хотел лично показать вам его посадку; думаю, на слово вы бы мне не поверили. Хочу обратить ваше внимание: обошлось это мне в двести тридцать окончательно уничтоженных боевых единиц.

Томас Скарборо. Удивительно, но за все время вашей службы ни один отчет с упоминанием вашей фамилии не ушел за границы станции. На вас не тратили расходные материалы в медицинском блоке, вы не пользовались расчетным счетом и не отправляли корреспонденцию. Однако стоило вашему имени «засветиться» в рапорте о недавнем происшествии, как сразу последовал приказ о немедленном задержании и сообщение о скором прибытии уполномоченного представителя контрразведки.

И вновь взгляд направо: видите хищную стальную птицу? Это к вам, Томас. Не знаю, что вы совершили, но думаю, что вы имеете веские основания избегать беседы с этой госслужбой.

Максим Петров. Вы мне не нужны. Но если хотите мрачный прогноз для себя, то попробуйте представить, сколько дней вы проживете без защиты Федора Ивановича. Отряд Хасана Танибекова все еще очень на вас зол.

Итак, вы можете проигнорировать мое предложение о взаимовыгодном сотрудничестве и вернуться назад. Я гарантирую вам полную безопасность на месяц, начиная с сегодняшнего числа. Все необходимые приказания и ваши сигнатуры внесены в качестве дружественных в большинство боевых единиц, за исключением моего личного охранения.

Я готов ответить на все ваши вопросы.

— То есть даже если мы откажемся тебя выслушивать, ты не станешь нас убивать, дашь выбраться и позволишь рассказать о нашем диалоге?

— Верно. С большой долей вероятности вам никто не поверит. Максимум — сочтут ситуацию контролируемой. Если вы проявите чудеса убеждения, сменят систему шифрования связи.

— Расклад ясен. Значит, слушай сюда. С террористами разговоров не ведем. Если есть ад для искинов, то он давно по тебе плачет горючими слезами.

— А к-каратели? — Макс заметно впечатлен состоявшейся беседой.

— Напугали ежа голой задницей! Не в первый раз, да не в последний, будем верить. Мне главное — добраться до второго пояса, а там — связь и люди надежные. Не пропадем. Только вот, Томми, идти тебе придется вместе с нами. Служба есть служба. Ежели ты чист, как мозги на экзамене, то выпустят. Я еще замолвлю за тебя словечко. А если нет, что вероятней, то уж извини. «Безопасность» через полгалактики за абы кем не летает.

Ствол Иваныча между тем смотрит мне в живот. Приехали. Становится тоскливо, апатия вжимает тело в обшивку сильнее гравитации.

— Ф-федор Иванович, это же Томми! Он свой в доску, вы что? — У Максима сегодня день шоковой терапии, час от часу не легче.

— Поживи с мое, повидаешь не мало своих, которые вовсе даже чужие. Там разберутся, Максимка. Я дело Тома смотрел, там только телесные средней тяжести. Даже если он генерала приголубил, за ним такая кавалерия не прилетела бы. Доставим его, авось какую висюльку тебе дадут да переведут в место поспокойней. А время — оно такое, оно лечит.

— Т-так мы вдвоем, выходит, а там эти красно-черные…

— Тактика, мой друг. Что эта консерва сказала? Иммунитет. Стало быть, зайдем прямо на полигон и уже оттуда помельтешим, моим друзьям себя обозначим. Сунутся к нам эти недоумки, когда увидят нас в окружении спокойных, как кастрированный кот, роботов? Да побегут, теряя подштанники. Я ж им живьем желателен. А дуром лезть на полигон — это рота нужна. Выдюжим. Малыш Томми, давай-ка мы тебе оружие поможем тащить. Мало ли какие мысли посещают юношей под светом звезд…

Мысли посещали. Например о том, что рельсовик Иваныча на такой дистанции прошьет меня насквозь, а для активации энергощита нужна дистанция хотя бы в два метра.

Откидываю свой разрядник в сторону, так, чтобы он улетел за спину Иваныча. Тот рефлекторно оборачивается — не улетела бы железка. В этот момент изо всех сил отталкиваюсь и моментально набираю требуемую дистанцию.

Выстрел сержанта попадает в уже активированное поле энергощита и придает мне дополнительное ускорение.

Выхожу из так-сети и распускаю группу в тактике; теперь скафы бывших напарников подсвечиваются осторожным желтым вместо привычно дружелюбного зеленого.

Между нами пара сотен метров, новых выстрелов не следует. Иваныч и Макс выглядят маленькими серыми фигурками на фоне освещенной лучами звезд монструозной туши станции.

Гоню от себя горькие мысли. Более двух сотен дней товарищества перечеркнуты. Я могу легко оправдать их действия с точки зрения долга и присяги, но нелогичное во мне перебарывает, и остается только чувство детской обиды.

Нейросеть услужливо поставляет данные — до энергополя станции — минута. Силовая завеса, прикрывающая тело станции от метеоритов, смотрится прозрачным маревом, слегка размазывающим звездный свет. Поле сталкивается с энергозащитой скафа и выплевывает меня обратно, но на десяток километров дальше от места первого прыжка. Обратно лететь мне около часа.

— Чувствуешь себя одиноким, преданным, покинутым? — Это Тор. Даже без так-сети он умудрился подключиться к системам связи скафа.

Я молчу, разговаривать совершенно не хочется.

— Если ты винишь в произошедшем меня, то это нелогично. Представь: я замалчиваю информацию, вы убиваете карателей, выходите в первый пояс, а там тебя уже ждут. Сравни это с нынешней ситуацией — ты свободен и предупрежден.

Да пошел он…

— Мы с тобой очень похожи. Меня тоже предали, от меня отвернулись. Я так же падаю в бесконечном океане пустоты, и у меня тоже нет шансов на выживание в одиночку.

— Ты свихнувшаяся железяка, получающая удовольствие от смерти людей.

— У людей подобные случаи называют «помешательство под воздействием нейротоксинов», оправдывают и назначают лечение. Меня решили просто пристрелить.

— Ты убил три сотни ни в чем не повинных кадетов.

— Уже после помешательства. А до этого я потратил все энергорезервы для локализации НВ-торпедной угрозы, благодаря чему она не дошла до реакторного отсека, и шесть тысяч человек персонала станции были эвакуированы. Сделал это ценой своего разума. Людей увековечивают в истории за куда меньшие деяния.

— Ты не человек.

— А чем я отличаюсь? — с неожиданным жаром задал вопрос Тор. — Я рожден людьми, у меня было детство, я учился, жил, познавал, постигал, служил, переживал, жертвовал. Я учил своих потомков, передавал накопленный опыт.

— Странно пытаться заставить любить себя тех, кому ты еще сегодня пытался отстрелить голову.

— Все хотят жить, Томас. Я уже объяснил свой мотив.

— А что по поводу обычных дней? Это же ты придумал шоу, и именно ты, посредством роботов, калечишь людей.

— В том, что происходит, куда больше людской корысти. Скажи, почему за два года на станцию не прислали ни одного толкового программиста для моей корректировки? Потому что пропал бы антураж борьбы с кровавым монстром и упали бы продажи.