И вот наконец настал тот день, когда сеньор Кордова поручил ему настоящее дело. Теперь Сервантесу предстояло поднять оружие не на дрожащее от предсмертного страха ничтожество, а на настоящего русского гангстера. Русские бандиты, которых еще десять лет назад никто не принимал всерьез, теперь стали такой силой, не считаться с которой мог попробовать только полный идиот. Сервантес чувствовал настоящее волнение, потому что от русских можно было ожидать чего угодно и они сами могли хладнокровно убить любого, кто встанет на их пути, и это волнение было приятным.

В джипе сидели четверо. Сервантес и трое его друзей были одинаково безжалостными и опасными людьми и гордились этим. Каждый из них был готов убивать, и каждый без страха смотрел в неясное будущее, которое могло ответить им взглядом из ствола пистолета, зажатого в руке врага.

Только что все они дернули колумбийского кокаина высшего качества, и ледяной сверкающий вихрь наполнил их смелостью и презрением к опасности. Сам Сервантес кроме того, что был торговцем наркотиками, увлекался революционными идеями. В его комнате висели плакаты с изображениями Маркса, Троцкого и Че Гевары. Также он уважал Фиделя Кастро и Ленина, но считал, что всем революционерам прошлого не хватало жестокости и безжалостности к врагам революции. Революция, как полагал Сервантес, – это уничтожение всего, что стоит на пути светлого будущего. Что оно из себя представляет, Сервантис не имел ни малейшего понятия, зато ясно видел, что многие люди относятся к революционерам без особой симпатии, а значит, все они враги революции. А врагов нужно уничтожать.

Революция – это не результат, это процесс.

Сервантес твердо помнил знаменитые слова Троцкого, и этот процесс Родриго Сервантесу нравился. И еще он хотел побольше узнать об этом выдающемся революционере, который наверняка собственноручно уничтожил множество врагов революции, не случайно же ему дали прозвище Лео – Лев. Красиво звучит: Лев Троцкий. Родриго хотел, чтобы ему тоже дали потом какое-нибудь звучное прозвище. Оцелот, ягуар и пума ему не нравились, других достойных и гордых хищников в голову пока не приходило, а настоящий революционер обязательно должен быть хищником, безжалостным и кровожадным…

Поэтому Сервантес твердо стоял на позициях террора, а поскольку для этого нужны деньги, и много денег, добывать их приходилось, торгуя наркотиками. Кроме того, Сервантес сам был наркоманом, и участие в этом бизнесе делало для него наркотики доступнее спичек. А еще он просто любил убивать. Ему нравилось видеть, как жертва, содрогнувшись от удара пули, бессильно валится к ногам настоящего мужчины Родриго Сервантеса и испускает дух в луже крови. А над ним, с большим дымящимся пистолетом в руках, стоит великий революционер Родриго «Лев» Сервантес, а вдали, невидимое для всех, реет окрашенное кровью красное знамя борьбы…

Под сиденьями джипа были спрятаны несколько автоматов «Узи».

Латинские наркоторговцы предпочитали именно это оружие для разборок с конкурентами, потому что одиночная стрельба из пистолетов была малоэффективна, зато из «Узи» пули летели, как струя воды из садового шланга, и это значительно повышало шансы на победу.

Полчаса назад сеньор Кордова сказал Сервантесу, что сегодня пятеро русских бандитов, несколько дней назад уничтоживших банду Хорхе Пьяницы, приедут по своим делам в спортивный магазин, владелец которого, тоже русский, связан с русским крестным отцом по имени Знакар. А этот Знакар хочет сильно подвинуть представителей колумбийских кланов, и его нужно прищемить.

До самого Знакара добраться было невозможно, но отказываться от того, чтобы уложить несколько его людей, сеньор Кордова не хотел. Эти русские потеряли всякое уважение к американцам, и их нужно было поставить на место. Поэтому Сервантесу следовало поехать со своими ребятами в этот русский магазин и уложить там всех, кроме владельца. Его нужно было взять живым и привезти на загородную виллу сеньора Кордовы.

Такие дела.

* * *

Леха Карапуз сидел за рулем большого черного «БМВ» с затемненными стеклами и жевал резинку. Кроме него в машине были Пинцет, Валёк, Барыга и Фюрер.

На улице стояла жара, но в просторном салоне «БМВ» царила ощутимая прохлада. Пинцет, сидевший впереди, рядом с Карапузом, чихнул и сказал:

– Слышь, Карапуз, я понимаю, кондишен вещь хорошая. Но надо же и меру знать! Сделай потеплее, а то я, видишь, уже чихать начал.

Барыга, сидевший за его спиной, заржал и ответил:

– Да ты не от холода чихаешь. Я же тебе говорил, что эти долбаные латиносы бодяжат нормальный кокаин каким-то дерьмом. У меня тоже в носу свербит. А вообще-то ты прав – не мешало бы действительно сделать чуток потеплее. Давай, Карапуз, нажми там чего надо.

Карапуз посмотрел в зеркало и, усмехнувшись, повернул регулятор.

В салоне быстро потеплело, и довольный Пинцет сказал:

– Во, другое дело! А то сидишь, как пингвин в холодильнике. Мы же в Калифорнии все-таки!

Полчаса назад Карапуз со своими бойцами серьезно отделали троих мелких наркоторговцев, которые вздумали торговать кокаином неподалеку от спортзала, принадлежавшего русским. Толкачи после этой разборки валялись в тесном переулке с переломанными носами и руками, но живые. А все зелье, которое они имели при себе, естественным образом перекочевало в карманы защитников русских национальных интересов.

Отряхивая ладони и потирая кулаки после трудов праведных, братки забрались в «БМВ» и отчалили, а латиносы, ругаясь на своем латиноамериканском языке, корчились на асфальте и грозили русской мафии страшными карами. Но русская мафия в это время уже была далеко и нюхала их разбавленный каким-то белым порошком кокаин.

– Слышь, Карапуз, – снова обратился к своему бригадиру Пинцет, – а этот, к которому мы едем, как его…

– Шапиро его фамилия, – подал голос Фюрер.

– Еврей, что ли? – поморщившись, спросил Пинцет.

– Ага, – ответил Фюрер, – их тут знаешь сколько?

– Ну и что, что еврей? – вступил в беседу Барыга, – они тут все евреи. А так – обычные русские. Нормальные ребята, каждый свое дело знает. И среди здешней братвы они тоже есть. Вот, например, Беня Штифт, которого недавно в Нью-Йорке грохнули, он что – татарин был?

– Гы-ы! Татарин! – засмеялся Фюрер, – таких татар в Тель-Авиве знаешь сколько?

– Ладно, пусть себе еврей, – махнул рукой Пинцет, – не в этом дело. Что там за дела у этого Шапиро?

– Разные там дела, – ответил Карапуз, – во-первых, надо деньги получить…

– А он что, не платит, что ли? – кровожадно поинтересовался Пинцет, любивший выбивать долги из неплательщиков.

– Он-то как раз платит, и всегда вовремя. Уважаемый человек. У него еще свой спортзал есть, так там наша братва тренируется.

– А-а… – Пинцет, похоже, был разочарован, – ну тогда другое дело.

Он приехал в Лос-Анджелес совсем недавно, и поэтому его приходилось вводить в курс дела, рассказывая о вещах, которые для остальных были понятными и простыми.