— Хорошая жизнь у тебя.

— Я не спорю, Гейб. Но если ты думаешь, что это такая уж простая работа, то ты ошибаешься. Она отнимает много сил. Представь, каково это: в течение двух лет говорить с женщиной о том, что муж раз в две недели сильно избивает ее, — и она до сих пор верит, что он неплохой человек, потому, что якобы не представляет своей жизни без детей. Она сравнивает своего мужа с отцом, который обижал ее, она сравнивает своего мужа с первым мужем, который еще и детей колотил, и начинает думать, что ничего менять не надо.

— Но ты всегда такая энергичная, в такой отличной форме, Кейси.

— Я бегаю, занимаюсь танцами, верховой ездой и делаю очень много для того, чтобы держать себя в тонусе, иначе начну все пропускать через себя и от меня ничего не останется. Я буду как человек, съедающий чужие грехи. Так выражается моя мать. Ну, это сложно объяснить.

— Продолжай.

— Когда мама была маленькой девочкой, они жили в Ирландии. Если кто-то умирал, бедняки находили совсем бедного человека.

— Это дает ощущение превосходства, да?

— Заткнись, — беззлобно усмехнувшись, произнесла Кейси. Она открыла ноутбук. — Они устанавливали стол, полный еды, прямо на крышке гроба умершего бедняги… Какой у нее пароль?

— Аттикус. Давай вернемся к теме съедающего чужие грехи.

— Этот человек должен был съесть всю выставленную на поминание еду и вместе с едой забрать грехи покойника, чтобы тот мог отправиться прямиком в рай.

— А что было с тем, кто брал на себя чужие грехи?

— Он жил дольше, так как спасался таким образом от голодной смерти.

— Он сходил с ума?

— Как и положено суеверным католикам, иногда да. Но среди этих людей попадались довольно предприимчивые господа. Они просто просили еще и денег. Так или иначе, но человека, готового съесть чужие грехи, всегда полезно было иметь под рукой.

— А доктора?

— Все по порядку, Гейб. Относительно Джулианы доктора не пришли пока к единому мнению. А ее колонка должна выйти завтра. Она долгое время была не в форме, поэтому не подготовилась, а сейчас требовать от нее чего-то было бы неразумно. Я могу сформулировать ответ на вопрос, помочь с решением проблемы, но написать об этом мне будет очень сложно. Я не писатель.

— Тебе надо позвонить редактору. Я тоже не писатель.

— Нет, ты хороший писатель.

— Но ты не сможешь прочесть то, что я напишу, Кейси.

— Ты слышал когда-нибудь о программе проверки орфографии?

— Да, и сколько бы я ни старался, все выходит криво и косо.

— Я тебе помогу.

— Но как с другой стороной вопроса? Разве это законно, то, что мы собираемся сделать?

— Да, наверное.

— Я думаю, в редакции могут попросить кого-то другого делать эту работу, пока мама не в форме.

— Гейб, — сжав губы, произнесла Кейси, — если твоя мама потеряет эту работу, то убытки придется подсчитывать не только в деньгах.

— Ты знаешь, по-моему, это абсурдно выслушивать чужие проблемы, когда у тебя своих по горло, особенно если учесть, что люди сами же себе и создают проблемы.

— Только иногда, Гейб. Очень часто люди просто оказываются не в том месте и не в то время. Если у тебя нет никакого ощущения собственной значимости, то ты сможешь его себе вернуть, когда сумеешь помочь другому человеку, которому, возможно, еще хуже.

— Не вздумай мне говорить о самоуважении. Если я услышу это еще хоть раз, то не выдержу. Прошу тебя, сделай меня счастливым и не говори о самоуважении.

— Но это же очевидно. Если ты не знаешь, как быть, то самый надежный рецепт — чувствовать, что ты способен управлять ситуацией, что ты полноценный человек.

— Ты именно так себя чувствовала?

— Ты говоришь о Сарен?

— Да.

— Мне хотелось смотреть «Секретные материалы» и съедать по пачке самого жирного мороженого, до тех пор пока мне не стала бы грозить смерть от диабета. Но твоя мама силой заставила меня участвовать в этом шоу…

— В «Карусели»?

— Да…

— Я помню название, потому что мне разрешали приходить на репетиции. Какой идиотизм! Я не фанат музыкальных постановок. И это не сравнится с «Оклахомой!» Та постановка заняла бы первое место в рейтинге глупостей.

— Возможно, ты и прав! Я говорю о «Карусели»… Пощечина может быть как поцелуй. Мы работали с твоей мамой в этой постановке, и твоя мама мне очень понравилась. Она была моей подругой, но теперь стала моей лучшей подругой. Она помогла мне осознать, что жизнь движется вперед. Она помогла мне прийти к самому важному решению в моей жизни. Благодаря ей я удочерила Эбби. Я перед ней в неоплатном долгу.

— Итак, ты хочешь делать за нее колонку, пока она не поправится.

— Думаю, что дело ограничится только этой неделей. Она быстро придет в себя и станет на ноги — я хорошо ее знаю. Наша задача — не проколоться. Но я думаю, что мы сможем. Люди довольно часто выдают написанное за свое и наоборот.

— Не знаю, — неопределенно протянул я.

— Почему бы тебе не позвонить отцу и не спросить об этом?

— Отчего же ты не позвонишь ему?

— Потому что я звонила ему раз пятьдесят, с тех пор как он уехал, и оставила около пятидесяти сообщений, но он ни разу мне не перезвонил.

— А письма?

— Каролина поддерживает с ним связь. Она снабдила меня адресами, и я воспользовалась ими, но он мне так и не ответил.

Я глубоко вздохнул.

— Наверное, он думает, что мама симулирует свое состояние.

— Гейб, я ему звонила и писала. И знаешь, что я думаю? Что он просто подлец и мерзавец.

— Кейси, но ты же все-таки о моем отце говоришь!

— Да, Гейб, я говорю о твоем отце. Если ты будешь честен перед собой — а я знаю, что ты человек благородный и не станешь обманывать себя, — то ты поймешь: прислать несколько писем из Массачусетса, Иллинойса или из Нью-Гемпшира за пять месяцев… Вряд ли это соответствует образу хорошего отца.

— Тем не менее, он остается моим отцом.

Я не знал, как себя вести в подобной ситуации: разозлиться или сделать вид, что ничего особенного не происходит. Я разделял настроение Кейси, однако почему-то ощущал потребность защищать Лео. Я не мог объяснить причину такого поведения, но, наверное, я бы не хотел оказаться в роли съедающего чужие грехи.

— Да, он все еще твой отец, но он должен звонить вам. Он обязан поддерживать с тобой связь, каждый вечер звонить Аори и желать ей спокойной ночи, а не присылать коробку с каким-то дурацким желудем. Сколько раз он звонил?

Я не мог вспомнить, было это три раза или два. Единственное, что я помнил: однажды, когда звонил отец, меня не было дома, потому что я был с Тиан. Она вскоре уезжала на родину. Если бы мне и хотелось с кем-нибудь поговорить в тот момент, то только с ней, а не с Лео. Лео вернется, чтобы снова жечь ароматические палочки в ванной. Может, он начнет потом уговаривать всех нас отправиться в далекие земли, где царят счастье и покой. Я не хотел никуда уезжать. Во-первых, из-за бабушки и дедушки Штейнер, которые чувствовали себя потерянными в галактике, а во-вторых, я не мог уехать, так как впервые в жизни ощущал себя нормальным подростком. Моя мама могла бы теперь жаловаться на меня своим подругам, как на любого другого ребенка переходного возраста: «Знаете, я почти никогда не вижу его. Его и дома-то не бывает». (Если бы мама заметила перемены в моей жизни…) Вы не поймете, что такое чувствовать себя среднестатистическим парнем, если до этого вы не вписывались в норму. Тиан знала, что мне необходима особая образовательная программа, но она спокойно относилась к этому. Она представила себе, что моя проблема может быть сравнима с ее, когда она изучала английский как факультативный. Когда мне было трудно подобрать слово, она смеялась, и ее смех звучал подобно колокольчику, потому что Тиан вспоминала, как ей в свое время было сложно найти нужное слово, чтобы выразить мысль по-английски. Она не приписывала особенности моего восприятия тому, что я такой странный от природы. Нет, она просто этого не замечала.