— Он где-то исчез, — ответил Кевин. — И Бронвен тоже.

Дейдра небрежно повела плечами.

— Вот за неё я не беспокоюсь. С ней ничегошеньки не случится. Она сумеет постоять за себя, и горе барону, если сейчас он с ней. Зря ты вообще ввязался в это дело. Бронвен не нуждается ни в чьём заступничестве, это от неё нужно всех защищать. Вполне возможно, что она сама спровоцировала барона — чтобы потом ты вступился за неё. В последнее время она так и пасёт тебя глазами. Я бы не советовала поощрять её.

— Я не поощряю её. Меня она не интересует. Мне нужна только ты, ты одна, и неважно, что… — Тут Кевин осёкся и покраснел. Он имел в виду одно, Дейдра подумала о другом, и оба помрачнели.

Кевину стало невыносимо горько и тоскливо. Дейдра, закусив губу, с немым упрёком смотрела на него; в её глазах застыли боль и страдание всех девятнадцати прожитых лет… Они испытали огромное облегчение, когда появился Морган Фергюсон, избавивший их от необходимости самим искать выход из неловкого положения.

Подойдя к ним ближе, Морган вежливо поклонился:

— Моё почтение, принцесса. Я не помешал вашей беседе?

— Нисколько, милорд, — холодно, но без малейшей тени неприязни ответила ему Дейдра. — Я как раз собиралась уходить. С удовольствием поговорила бы с вами, но у меня ещё много дел. Рада была вас увидеть в этот радостный день. — Она послала Кевину прощальную, чуть печальную, вымученную улыбку и, шурша юбками, удалилась.

Кевин проводил её изящную фигурку грустным взглядом, затем повернулся к Моргану.

— Надо поговорить, — ответил тот на его немой вопрос. — Дело срочное. Пойдём к тебе.

— Хорошо.

Они перешли в западное крыло дворца и стали подниматься по лестнице. Морган сказал:

— Извини, что помешал вам с Дейдрой, но…

— Ты тут ни при чём. Я сам всё испортил. Сморозил одну глупость, а она приняла это на счёт своего ущербного Дара.

— Очень обиделась?

— Ещё бы!

Они вошли в покои Кевина, миновали переднюю, прихожую и оказались в кабинете. Морган обезопасил комнату от возможного прослушивания и развалился в удобном кресле возле полок с книгами.

— Недавно со мной опять связывался Колин, — сообщил он.

— Да? — сказал Кевин, усаживаясь на мягкий стул. — И что нового?

— Он приказал арестовать Брана Эриксона по обвинению в государственной измене.

— Ага!..

— Как ты понимаешь, — продолжал Морган, — я не мог не заинтересоваться твоими активными поисками того же Эриксона. Конечно, вас нельзя назвать сердечными друзьями, но твоя внезапная агрессивность немного озадачила меня. Тем более в свете его загадочного исчезновения вместе с Бронвен, которая, в свою очередь, по какой-то причине превратила тебя в мумию.

Кевин не стал повторять сказку о том, что это сделал Эриксон, а не Бронвен. Он только спросил:

— А что говорит Колин?

— Ничего. Отдал приказ, велел доложить о его исполнении и был таков. У меня возникло впечатление, что в это же время он с кем-то беседовал. А теперь давай выкладывай, какая муха тебя укусила. Что произошло между тобой и Бронвен? Почему ты разыскивал Эриксона?

Кевин сразу отказался от идеи запудрить Моргану мозги. В отличие от Дейдры, которая скорее захотела поверить ему, чем действительно поверила, Фергюсон не купился бы на эту нехитрую ложь. Поэтому Кевин просто сказал:

— Я разыскивал барона, так как кое-что узнал о его проделках.

— От Бронвен?

— Да.

— И что же?

Кевин открыл было рот, затем быстро закрыл его и тяжело вздохнул:

— Прости, но я обещал ей молчать.

— И ты намерен сдержать своё обещание?

— Мм… да.

Морган смерил его проницательным взглядом и покачал головой:

— А так ли это? Нет, не думаю. По глазам твоим вижу, что тебе не терпится поделиться со мной своими печалями, только ты не решаешься переступить через нелепые предрассудки.

Кевин в смятении опустил свои предательские глаза.

— Так, по-твоему, честное слово — это нелепица?

— Нет, отнюдь. Всё зависит от конкретных обстоятельств. Порой данное слово должно быть нерушимо, порой наоборот — приходится нарушить обязательство. А держать слово слепо и безусловно — удел слабых, несамостоятельных, неуверенных в себе людей.

— А нарушают слово люди безответственные, — резонно возразил Кевин. — Я же привык отвечать за свои поступки.

— Чтобы отвечать, нужно эти поступки совершать, — парировал Морган. — По-настоящему безответственен тот, кто всячески избегает выбора и связанной с ней ответственности. К тому же я готов держать пари, что Бронвен взяла с тебя обещание молчать, даже не объяснив, о каких серьёзных вещах собирается рассказать.

— Ну… — замялся Кевин. — Собственно, она предупредила, что я пожалею…

— И тем самым ещё больше разожгла твоё любопытство, — подхватил Морган. — А потом рассказала тебе о таком, что сделало тебя чуть ли не соучастником преступления.

— Нет, не соучастником. Скорее, укрывателем.

— То-то и оно. Если называть вещи своими именами, то Бронвен выманила у тебя обещание. А это освобождает от каких-либо обязательств. Честное слово нельзя получить нечестным путём.

Аргументация Моргана была довольно спорной, однако Кевин, нуждавшийся лишь в формальной очистке совести, предпочёл не замечать этого и поведал ему всё, что услышал от Бронвен, ничего не скрывая. По мере того, как он говорил, напряжение постепенно покидало его, на душе становилось легче и спокойнее, а сжимавшие его тиски гнева и отчаяния понемногу ослабляли свою хватку.

Выслушав, Морган ненадолго задумался, потом сказал — но совсем не то, что ожидал услышать от него Кевин:

— Ты догадываешься, почему Бронвен рассказала об этом?

— Почему?

— Чтобы ты стал ещё больше жалеть Дейдру. А жалость подчас убивает любовь. Бронвен очень жестокая девчонка.

Кевин с мольбой поглядел на него:

— Морган, скажи, что это неправда. Скажи, что это невозможно. Скажи, что этого быть не может, что всё это — глупости.

Морган вздохнул:

— Сказать-то я могу, но какой от этого прок? Ты всё равно не поверишь.

— Стало быть, чары бесплодия существуют?

— Вполне возможно. Теоретически я допускаю существование таких чар, правда, очень и очень смутно представляю механизм их действия. — Он сокрушённо покачал головой. — Право, чертовщина какая-то! Сначала Бронвен с её приворотными чарами, теперь вот — Бран Эриксон с заклятием бесплодия. И где они только набрались всей этой премудрости, ума не приложу…