— Есть несколько подтверждений, — он замолчал и после задумчивой паузы продолжил, — Сергий, убедившись, что жена благополучно родила, уезжает. Вопрос — куда? Собственности в Дистамире у вас никогда не было. В гостиницу? Вряд ли, не такие раньше были времена. Да и зачем, два часа на машине — и вот они, стены родной дачи. Уверен, он вернулся, именно поэтому его не могли найти.

Я икнула, и закрыла рот рукой. Бедный папа.

— Не знаю, что там произошло, поэтому далёк от обвинений. И девушка, и парень к тому времени уже были мертвы. Но не новорождённая. Его внебрачная дочь, — последнее высказывание псионник подчеркнул, специально для меня, — Сообразив, что тем двоим уже ничем не поможешь, Сергий хватает малышку и мчится обратно в роддом. На дворе ночь, и никто из деревенских не замечает его появления.

Я непроизвольно сглотнула. У отца железные нервы. Картинка, ожидавшая его на даче, не из приятных, не говоря уже о декорациях в виде двух покойников.

— В больнице его огорошивают новостью о смерти первой дочери и отпаивают коньяком, — продолжал рассказывать Дмитрий. — Не знаю, кому пришла в голову мысль о подмене, но всех свидетелей смерти девочки оправляют в отпуск, дают отгулы или ещё как удаляют из больницы. Златорианне выдают ребёнка, которого она ни разу не видела, и все счастливы. Врачи идут на эту аферу, потому что боятся полномасштабного расследования, которое непременно учинила бы Нирра, узнав о смерти долгожданной внучки. Решение устраивало всех. Высокопоставленная бабушка счастлива, мать ни о чем не подозревает, отец не возражает воспитывать одну дочь вместо другой.

Что ж, надо отдать должное Демону: он очень хорошо узнал нашу семью за эти дни. Так легко представить себе, как отец идёт на подлог ради мамы, ради себя и, может быть, хоть на капельку ради меня. Но гадкая мысль — что было бы, не погибни первая девочка — всё равно подтачивала изнутри.

— Помнишь, как повела себя та монашка у ворот?

— Да. Испугалась, — голос у меня сел.

— Но не меня, как остальные. Сначала она разговаривала нормально. Почти, — Дмитрий нахмурился. — Она увидела тебя. Жаль, не удалось её допросить. Тебя узнали. Или не тебя. Кого-то ты ей напомнила, кого-то, кто не мог прийти. Или мог, но не в живом теле. Думаю, они видели блуждающую. Лена, ты не похожа ни на одного из родителей.

Надо было возразить, родители часто говорили, что характер у меня папин, а внешность мамина, но я не смогла.

— В обители не держат фотографий, и всё это, конечно, вилами по воде писано, но другого объяснения нет.

— Поехали в Палисад, — попросила я, — пожалуйста. Хочу к родителям.

Эта ночь не стала ни переломной, ни судьбоносной. Мне удалось остаться собой. Две руки, две ноги, голова. Возможно, что-то надломилось глубоко внутри, куда я ещё не готова была заглянуть. Но я это, я. Алленария Артахова. Запомнилось отчаянное желание закрыть глаза и отмотать всё назад, как фильм, представить, что ничего не было.

Стоило взять маму за руку, как всё стало на свои места. Этими руками она мазала зелёнкой разбитые коленки, гладила и прижимала к себе, когда мне нездоровилось. Отец учил читать, писать и плавать, последнее безуспешно. Помню, в каком шоке они были, когда, вернувшись из летнего лагеря, я продемонстрировала свою новую причёску — короткую рваную чёлку, выкрашенную в красный цвет. Тысячи воспоминаний, которые есть в жизни каждой семьи, пронеслись перед глазами. Родители всегда были рядом, пусть не всегда понятные, иногда занудные, но МОИ.

Стоило разобраться в себе, и принять решение, не бывшее ни простым, ни лёгким, но единственно верным, стало легче. Я уснула на кушетке, которую сердобольные медсестры принесли в палату, когда увидели, как посетительница клюёт носом.

Утром ничего нового о состоянии родителей врачи сказать не могли. Говорили много, но понятным было едва ли слово из пяти. Ехать куда-то, даже в Вороховку, не было ни малейшего желания, вправить мозги было некому, и я всё больше склонялась к мысли остаться в больнице.

Вмешалась, как обычно, бабушка.

— Да, — ответила я на звонок.

— Алленария, — хрипота из её голоса так и не прошла.

— Как себя чувствуешь? — зная, как она относится к таким вопросам, я всё же не смогла не спросить.

— Так же, как и неделю назад, — отрезала Нирра. — Станин рядом?

— Ну, да, только… — очень хотелось её спросить, хотелось узнать, что же произошло в ночь моего рождения, несмотря на то, что услышать ответ было до безумия страшно.

— Дай ему трубку, — перебила она.

— Э-э… он не совсем рядом… подожди, — я вышла из палаты.

— Где вы? — подозрительно спросила бабушка.

— В Палисаде.

— Ясно. Опять слезы льёшь. Кого жалко больше: их или себя? — настроение Нирры не улучшилось.

— Себя, — призналась я.

— То-то.

Я спустилась на первый этаж. Выход на стоянку через коридор направо. Псионник должен быть где-то поблизости от автомобиля.

— Мне долго ждать? — проворчала бабушка.

Двойные грязно-зелёные двери на улицу.

— Лена?

Асфальтовая парковка прямо перед входом была, низенькое железное ограждение тоже, чахлые кустики всё так же росли на куцем газоне. Два автомобиля замерли у дальнего края. Машины Дмитрия не было.

— Алленария!

Я повертела головой.

— Бабушка, ты не могла бы перезвонить?

— Нет, не могла бы, — Нирра вздохнула, и скомандовала. — Приезжайте. Найди парня и сразу сюда.

— Но…

— Не перебивай. У меня здесь три дела из архива, аналогичных твоему. Блуждающие не в первый раз преодолевают привязку. Всё поняла?

— Может, ты сама вернёшься? У нас тоже есть, что рассказать.

— Ленка, — попеняла бабушка, — не наводи на грех. Кто мне такие документы даст вывезти? Дела проходят по закрытой категории, их даже в базе данных нет, и запросы на совпадения по ним не проходят.

— Хорошо, — согласилась я, в конце концов, столько уже изъездили, что пять сотен километров погоды не сделают, да и слишком серьёзным получится этот разговор, лучше уж нам, действительно, встретиться, чем говорить по телефону, — мы приедем.

— Сделай одолжение, — по-старчески пробрюзжала Нирра. — И передай парню, чтоб не болтался, где попало, он за тебя головой отвечает.

— Хорошо.

— Тогда всё. К вечеру жду.