Он размахивал окровавленными руками, размазывая кровь еще больше, и страшно было смотреть на его согнутую окровавленную фигуру, на исказившееся мукой лицо и кровавое месиво в черной глазнице правого глаза.

— Что здесь происходит? — раздался вдруг резкий оклик за спинами шульгинских солдат, и грубо проталкиваясь через солдатские спины, ворвался в узкий круг раскрасневшийся в гневе капитан Шкловский.

— Немедленно доложить мне, что происходит? Лейтенант Шульгин, докладывайте! Теперь вы уже от меня ничего не скроете…

— Я избил подчиненного, — доложил Шульгин бесцветным равнодушным голосом.

— Та-ак… — протянул Шкловский. — Случилось, наконец-то. Я все-таки поймал вас за руку. Во-от они — проявились неуставные замашки. Вы-ышли боком, наконец.

Рыдающий Касымов сквозь кровавые слезы увидел Шкловского и, заметив сочувственную поддержку, взревел еще громче и жалобнее:

— Никто никогда не тро-огал Касымова. А этот вот, зверу-уга, покалечил Касымова. Все они не любят Касымова. Чурка, говорят, чу-урка…

Касымов, растрогавшийся от жалости к себе, сотрясался в бурных рыданиях и, покачиваясь, демонстрировал всем жутко отекающий вздувающийся лиловый свой глаз.

— Не ви-ижу ничего, совсем не вижу…

— Ну-у, лейтенант Шульгин, — неприязненно зашипел Шкловский, притопывая нервно ногами комья сырой борозды. — Доигрались… Достукались… Вот к чему привело отсутствие элементарной дисциплины. Вот она вышла боком ваша партизанская вольница. Теперь уж придется отвечать по закону…

Он поперхнулся, словно не мог пережевать выплескиваемую злобу сухих слов.

— Это уже тяжелое воинское преступление. Превышение власти. Нанесение тяжкого увечья.

Шкловский резал колючими фразами, как ножом.

— Это неуставные взаимоотношения. Полное пренебрежение служебным долгом. Это же всякое отсутствие политической работы. Разведение религиозной дикости. Это садизм, наконец… Во-от, какой пример вы показали сейчас всему личному составу.

— Он действовал по обстоятельствам, — раздался из солдатской группы голос.

Маленький Осенев, немного робея, протиснулся вперед.

— Вы же ничего не знаете…

— А тут и знать нечего, юноша, — резко оборвал Осенева Шкловский, — тут все факты налицо. Вы бы помолчали! Вам за себя еще придется отвечать! А своего заступника нечего выгораживать. О себе беспокойтесь. Обо всех обстоятельствах случившегося подробно напишет сам потерпевший.

Шкловский покровительственно махнул пухлой ручкой все еще трясущемуся в рыданиях Касымову.

— Идемте, со мной, голубчик. Мы вас немедленно эвакуируем в медсанбат. В политотделе напишете подробную жалобу. Обо всем. Обо всех безобразиях в роте. А мы заведем уголовное дело, как полагается. Наказание последует жесточайшее. Обязательно. Есть еще законность в армии. Пойдемте… пойдемте…

Он подхватил вылезающего из окопа пулеметчика, обнял короткой ручкой за необъятную слоновью талию, и так они пошли, покачиваясь, в сторону штабных укреплений со звуками жалобных причитаний рыдающего Касымова и нежных отеческих уговоров Шкловского.

— Что теперь будет? — испуганно ахнул среди солдат чей-то взволнованный голос.

— Теперь Касымов такую телегу накатает…

— Навалит грязи по уши. Не отмоешься за всю жизнь.

— Нашелся, наконец, информатор для политотдела…

— А за что судить-то лейтенанта? Я бы и не так этой сволочи врезал…

— Он замахивается, душара, а ты ему щечку подставляй…

— Отставить разговоры, — Шульгин устало покачал головой, — хватит… Что вы, как на похоронах. Я еще живой, не разжалованный и с должности пока не снят.

Лейтенант выпрямился, заставил себя улыбнуться.

— Для нас война еще продолжается. Переживать будем после… После того, как выполним свой долг.

Шульгин окинул солдат невидящим взглядом, махнул рукой в сторону удалявшихся Шкловского и Касымова:

— Это все чепуха… Нам не привыкать… Переживем как-нибудь…

— Принимайте родственнички новорожденного, — громко воскликнула старшая сестра, — кто здесь ждет Алешину?

В ее огромных белых руках совсем потерялся маленький сверточек с красным пятнышком лица.

— Кто у нас встречает Татьяну Алешину? — зычно крикнула она на весь зал.

Анна Ивановна заметила худенькую женщину, которая испуганно взмахнула руками.

— Мы встречаем, — нерешительно отозвалась она о себе во множественном числе.

Но только возле нее никого не было.

И Анна Ивановна поспешно поднялась с деревянного кресла.

— Мы тоже встречаем, — почему-то тоже сказала она о себе во множественном числе.

И обе женщины смущенно посмотрели друг на друга.

— Ну, что же вы? Засмущались, гражданки, — пророкотала уверенным баском пышнотелая сестра. — Радуйтесь, бабушки. Встречайте нового родственничка! Вот вам мужичок с ноготок!

— А где же Танечка? — взволнованно спросила Анна Ивановна.

— Я здесь, — послышался тоненький голос Алешиной, и сама она выплыла из-за широкой спины старшей сестры.

— Мужчины какие-нибудь будут из родственников? — вскинула голову старшая сестра. — Положено мужчине принимать. Кому вручать младенца? Есть мужчины?..

— Здесь мужчины! — вдруг раздались звонкие голоса, и хлопнула входная дверь с треском.

Щелкнули гулкой дробью каблуки.

— Разрешите представиться… Курсанты Кремлевского высшего общевойскового училища… Воронин.

— Цветаев.

— Здравия желаем!

Блеснули соломенным цветом буквы «К» на погонах.

Взлетели ладони к вискам.

— Разрешите поздравить от имени курсантов военного училища…

— Да не ори же ты так, — послышался мягкий голос второго круглолицего курсанта. — Орет тоже… Разбудишь же маленького…

— Ничего, ничего… — добродушно разулыбалась старшая сестра, — его сейчас пушкой не разбудишь. Они в таком возрасте не реагируют на шум. Так что, салютуйте, товарищи курсанты!

— Ура-а! — вздрогнула тонкая полоска усов. — Поздравляем от всего сердца…

— Поздравляем, — тихим эхом произнес второй.

Танечка всплеснула ладонями.

— Какие вы молодцы, ребята! Как же вы нас нашли?

Она повернулась к маме:

— Это же мои санитары, мамочка! Я тебе рассказывала. А это Анна Ивановна…

Она повернулась в сторону замершей солдатской матери. Мать Алешиной прижала ладони к щекам.

— Большое вам спасибо! Как же я вам благодарна! Родные вы мои…