– Приорат Врана?

– Это в Далмации. Вы плохо знаете историю Ордена, брат Франсуа! Я был магистром этой провинции девять лет.

– Я слышал об этом, брат Жерар, – извиняющимся тоном произнес молодой рыцарь. – Но я…

– Пустое, – легко отмахнулся прецептор. – Разговор не об этом. Хотя и об этом тоже… Второй брат, сопровождающий груз, много лет провел на востоке. Но не в Палестине, а в землях поляков, русов, мадьяр, литвинов… Даже Орду посещал. Но кочевники оказались глухи к учению Христа. Поэтому он сосредоточил усилия на князьях русов – Данииле Московском, Андрее Городецком, Ярославе Тверском. Его имя – брат Рене де Сент-Клэр. Это человек опытный и осторожный. Думаю, не зря брат Гуго включил его в отряд. Третий – брат Эжен д’Орильяк. Я слышал о нем давно, но все не было случая познакомиться. Он изучал искусство черной волшбы в мусульманских землях…

– Как такое возможно, брат Жерар? – удивленно воскликнул молодой рыцарь. – Я всю жизнь верил, что рыцари Храма Соломона борются с чернокнижием и безбожием! Как же так? Неужели братья грешили постижением богомерзкого чародейства? Если это правда, мне незачем жить! – Франсуа картинно, напоказ всхлипнул. Струи воды, сбегающие по его щекам, были как нельзя вовремя, точь-в-точь походя на потоки слез. Рыцарь схватился за кинжал-мизерикорд, вытащил его до половины из ножен.

Настала очередь прецептора успокаивать своего юного друга. Движением быстрым, несмотря на прожитые годы, он перехватил запястье Франсуа, толкнул кинжал обратно. Рыцарь сопротивлялся. Тогда брат-прецептор легонько, кончиками пальцев хлестнул его по щеке.

– Возьмите себя в руки!

Пальцы молодого рыцаря разжались, плечи поникли. Он кивнул и понурился.

– Нельзя одолеть врага, не познав его оружие, его методы, его коварство! – назидательно произнес де Виллье. – Наши братья вынужденно обращались к чародейскому искусству. Если кто излишне увлекался, то его проступки обсуждались на капитуле. Зато потом новые, приобретенные братом знания старались направить на службу делу Ордена. С одним из таких знаний вам еще предстоит познакомиться, брат Франсуа.

– С Эженом д’Орильяком? – Юноша был подавлен услышанным.

– Возможно, и с ним тоже, – загадочно ответил прецептор. – Когда мы нагоним обоз… Но даже тогда… прошу вас, брат Франсуа, не пытайтесь искать ссоры с братом Жилем. Это один из лучших мечников за всю историю Храма, несмотря на молодость. Так же опасен и четвертый брат – Антуан де Грие. Это старый рубака, провяленный еще ветрами Земли Обетованной. Осторожный, хитрый, но безрассудно отважный в случае опасности. Я подозреваю, что брат Гуго не случайно собрал этих людей вместе. Груз, который они сопровождают, – не чета обычному золоту и серебру…

– А что же?

– Пока рано об этом говорить. Но, думаю, золото и серебро там тоже найдется. Иначе князья-схизматики не поймут замыслов магистров Храма.

Франсуа кивнул. С его длинных ресниц сорвались дождевые капли. Молодой рыцарь имел столь трогательный вид, что старик не удержался и потрепал его по щеке:

– Мужайтесь, брат! Нас ждут интереснейшие приключения, по сравнению с которыми померкнут подвиги времен первых крестовых походов. А в случае успеха мы встанем во главе нового Ордена, который восстановит былое величие рыцарей Храма Соломона.

Де Виллье безумно захотелось поцеловать молодого друга. Сдержался он лишь благодаря присутствию внешне бесстрастных сержантов.

– Нужно быть безумцем, чтобы отправить столь ценный груз обозом через густонаселенные земли Священной Римской империи. Но Гуго де Шалон никогда не был безумцем. Это холодный расчет. Соглядатаи Филиппа не станут искать его в этом направлении. Король Франции может послать письмо императору Альберту с просьбой о содействии, но, скорее всего, не станет делать даже этого. Тогда… – Прецептор задумался. – Тогда путь их лежит через Швабию и Баварию, а дальше через чащобы Чешского королевства в Силезию, поскольку южнее они рано или поздно упрутся в горы, непроходимые для колесных повозок. Нам надлежит перехватить их не далее Зальцбурга… И тогда мы направим своих коней на юг, в цитадель Клис, что в Далмации. А оттуда нам открыты все пути: в Венецию, в Эпир, Афинское герцогство… Вперед, братья мои!

Брат Жерар хлестнул андалусийского коня плетью и, не оглядываясь, поскакал в сторону Труа. Брат Франсуа и шестеро сержантов последовали за ним. Низкие тучи плакали холодными слезами над их головами.

Уже в первый день пути Никита пожалел, что не отправился пешком.

«Пожадничал! – корил он себя. – Витязем, былинным богатырем себя возомнил! Захотелось, как Илья Муромец с Алешей Поповичем, гарцевать на борзом коне? А нет чтобы пешочком, как крестьянскому сыну подобает…»

Не то чтобы ему доставляло неудобство путешествовать, сидя на конском хребте, но забота о животном легла неожиданной и неприятной обузой.

После отъезда Улан-мэргена парень выкопал яму найденным в хлеву заступом – земля не успела промерзнуть глубоко, а потому не пришлось много раз разводить костер. Снял Горазда со столба. Тело учителя закоченело настолько, что никакими усилиями не удалось сложить ему руки на груди. Никита завернул труп в шкуру медведя, которую татары не забрали, – видно, не захотели обременять себя грузом перед дальним походом. Прочитал отходную молитву, хоть и не чувствовал в себе святости. Но кто-то же должен был это сделать, если за ближайшим священником дней пять по чащобам и буеракам пробираться?

– Владыка Господи Вседержителю, Отче Господа нашего Иисуса Христа, – бормотал он, отчаянно перевирая слова, но стараясь, чтобы шли они от сердца, – иже все человеки хотят спастись и в разум Истины прийти, молюсь я: душу раба Твоего Горазда от всяких уз разреши и от всяких клятв освободи… оставь прегрешения ему от юности, ведомые и неведомые, в деле и слове, и чисто исповеданные, или забвением, или стыдом утаенные… Человеколюбивый Господи, повели ей, да отпустится от уз плотских и греховных, и прими в мир душу раба Твоего Горазда, и покой ее в вечных обителях со святыми Твоими, благодатью Единородного Сына Твоего, Господа и Спаса нашего Иисуса Христа, с Ним же благословен еси, с Пресвятым и Благим, Животворящим Твоим Духом, ныне и присно и во веки веков. Аминь.

Ветер выл в елях. Швырял пригоршни снежной пыли в лицо, забирался за пазуху ледяными пальцами. А Никита все бросал и бросал комья земли в могилу, пока не получился холмик, грязно-бурый и невзрачный. Потом скрутил обрывком веревки два ствола молодых березок, срубленных в роще неподалеку, воткнул в землю. Получился крест.

Вот и все.

Таких ли похорон заслуживал Горазд?

Убитых нукуров Никита не собирался удостаивать христианского погребения. Хотя и поговаривали люди, что многие в Орде принимают веру православную. Даже хан Сартак был не просто названым братом Александра Ярославича, но и единоверцем великого князя. Какую бы веру ни исповедовали эти двое, своими поступками они не заслужили уважения и заупокойных молитв. Поэтому Никита перетащил их тела в опустевший хлев и сжег вместе с запасом сена. Может быть, это помогло душам нехристей скорее вознестись к Великому Небу и там встретить своих достойных предков? Вот пусть пращуры с них и спросят – так ли вели себя их детки, как они заповедали?