— Нет никакого потока троллоков, отец. По крайней мере, нет сейчас. Скоро мы будем вне опасности, в Эмондовом Лугу. Выпей немного воды.

Рукой, которая, казалось, обрела прежнюю силу, Тэм отстранил бурдюк и, ухватов Ранда за ворот, подтянул к себе так близко, что тот почувствовал на своей щеке тепло от охваченного жаром тела отца.

— Их называют дикарями, — с настойчивостью сказал Тэм. — Глупцы заявляли, будто их можно смести как мусор. Сколько сражений было проиграно, сколько городов сожжено, прежде чем они повернулись лицом, к правде? Прежде чем государства вместе поднялись против них? — Он ослабил хватку, и печаль наполнила его голос: — Поле у Марата устлано мертвыми, и не слышно никаких звуков, кроме карканья воронья и жужжания мух. Обезглавленные башни Кайриэна факелами полыхают в ночи. На веем пути до Сияющих Стен они сжигали и убивали, прежде чем их отбросили. На всем пути до...

Ранд зажал отцу рот рукой. Звук раздался вновь — ритмичный глухой стук; с какой стороны он доносился, нельзя было понять из-за деревьев вокруг. Перестук стих, затем, когда подул ветер, стал слышнее. Нахмурившись, Ранд медленно повернул голову, стараясь определить, откуда он идет. Уголком глаза он уловил едва заметное движение, и в тот же миг нагнулся, закрыв собой Тэма. Ранд был поражен тем, как крепко сжал рукоять меча, но почти все свое внимание сосредоточил на Карьерной Дороге, словно в целом мире для него существовал единственно этот проселок.

Качающиеся тени на востоке разорвались, распавшись на лошадь и всадника, следом за ними — движущиеся рысью громоздкие высокие фигуры. В лунном сиянии поблескивали наконечники копий и лезвия секир. У Ранда даже и мысли не возникло о том, что это жители деревни, спешащие на подмогу. Он знал, кто это такие. Он почувствовал это — словно песком проскребли по костям — даже раньше, чем они приблизились настолько, что в лунном свете обрисовался плащ с капюшоном, в который был закутан верховой, плащ, свисавший с его плеч, не колеблемый ветром. Все фигуры казались черными пятнами в ночи, а стук лошадиных копыт звучанием походил на шаги любой другой лошади, однако эту лошадь Ранд узнал бы из тысячи.

За мрачным всадником замаячили существа из ночных кошмаров, с рогами, со звериными мордами, клювастые: двумя цепочками, друг за другом, в ногу, словно подчиняясь одному разуму, — сапоги и копыта одновременно громыхали по земле, — рысили троллоки. Когда они пробегали мимо, Ранд успел их сосчитать: двадцать. Он поразился: какой человек осмелился бы повернуться спиной к троллокам? Или хотя бы к одному троллоку.

Колонна исчезла в западном направлении, глухой топот стихал во тьме, но Ранд оставался на месте, не шевелясь, едва дыша. Что-то шептало ему: надо быть уверенным, абсолютно уверенным, что троллоки убрались достаточно далеко, и только потом можно двинуться дальше. Не скоро он вздохнул полной грудью и с опаской начал выпрямляться.

На этот раз лошадь возникла совершенно беззвучно. Темный всадник возвращался в жуткой тишине, его призрачная. лошадь останавливалась через каждые несколько шагов, медленно ступая по дороге. Порывы ветра стали сильнее, он завывал между деревьями — плащ верхового висел не шелохнувшись. При каждой остановке капюшон поворачивался из стороны в сторону, будто всадник вглядывался в лес, что-то высматривая. Лошадь вновь остановилась, как раз напротив Ранда, темный провал в капюшоне повернулся в ту сторону, где юноша пригнулся над своим отцом.

Ранд судорожно стиснул рукоять меча. Он почувствовал на себе пристальный взгляд, совсем как этим утром, и вновь задрожал от излучаемой чужаком ненависти, пусть даже всадник и не видел его. Этот закутанный в плащ, словно в саван, человек ненавидел все живое, всех и вся. Несмотря на холодный ветер, бисеринки пота выступили на лбу Ранда.

Потом лошадь двинулась дальше — несколько беззвучных шагов, остановка, — и вскоре Ранд видел лишь едва различимое в ночи пятно на дороге. Оно могло быть уже чем угодно, но он ни на миг не отрывал взгляда. Юноша опасался, что потеряй он это расплывчатое пятно из виду — и в следующее мгновение всадник на неслышной лошади возникнет прямо перед ним.

Внезапно тень устремилась обратно, пронесшись мимо бешеным галопом. Всадник смотрел только вперед, мчась на запад, в ночь, к Горам Тумана. В сторону фермы.

Ранд осел на землю, жадно глотая воздух и утирая холодную испарину рукавом. Его больше не волновало, почему приходили троллоки. Будет куда лучше, если он никогда не узнает причину их появления, до тех пор, пока все это не закончится.

Ранд поднялся на дрожащих ногах, торопливо осмотрел отца. Тэм по-прежнему бормотал, но так тихо, что юноша не мог разобрать его слова. Он попытался напоить отца, но вода лишь полилась по его подбородку. Тэм закашлялся, захлебнувшись струйкой, попавшей в рот, затем вновь забормотал, словно продолжая разговор.

Ранд плеснул еще воды на полотно, положил его на лоб Тэма, убрал бурдюк и опять впрягся в волокуши.

Он пошел вперед, словно после хорошею ночного сна, но новых сил хватило ненадолго. Сначала усталость скрывалась за пеленой страха, но туманящая дымка быстро рассеялась, хотя сам страх и остался. Вскоре Ранд опять ковылял вперед, стараясь не обращать внимания на голод и ноющие мышцы, сосредоточившись лишь на том, чтобы переставлять ноги и не спотыкаться при этом.

В мыслях ему рисовался Эмондов Луг, распахнутые ставни, дома, светящиеся огнями в Ночь Зимы, люди, обменивающиеся поздравлениями, заходящие в гости друг к другу; скрипки заполняют улицы разными мелодиями — и «Джаэмова Причуда» и «Цапля в Полете». Харал Лухан в одиночку употребит слишком много бренди и — как всегда в таких случаях — голосом, как у лягушки-быка, затянет «Ветер в Ячмене», пока жена не утихомирит его, а Кенн Буйе решит доказать, что вполне может станцевать так же, как и раньше, а Мэт наверняка что-то такое планирует, и оно пойдет не так, как он замыслил, и всяк будет уверен, что именно Мэт всему виной, даже если никто не сумеет этого доказать. Ранд при мысли о том, как все могло бы быть, чуть не улыбнулся.

Через какое-то время Тэм опять заговорил:

— Авендесора. Говорят, у него не бывает семян, но они принесли черенок в Кайриэн, молодое деревце. Чудесный королевский дар, подарок Королю.

Хотя голос Тэма звучал гневно, Ранд едва его слышал и понимал речь отца с трудом. Тот, кто разобрал бы слова Тэма, наверняка услышал бы и носилки, волочащиеся по земле. Ранд продолжал идти, прислушиваясь вполуха.

— Они никогда не заключали мира. Никогда. Но они принесли молодое деревце, в знак мира. Оно росло сотни лет. Сто лет мира с теми, кто не заключал никакого мира с чужаками. Зачем он его срубил? Зачем? Кровь была ценой за Авендоралдера. Кровь стала ценой за гордость Ламана. — Бормотание Тэма вновь стало невнятным.

Измотанный Ранд пытался понять, что за горячечные видения одолевают теперь Тэма. Авендесора. Считалось, что Древо Жизни обладает множеством чудотворных свойств, но о молодом деревце не говорилось ни в одном из сказаний, и «они» не упоминались нигде. Было лишь одно дерево, и принадлежало оно Зеленому Человеку.