Впрочем, одна из кассет — настоящий отпад. Мне ее прислали, несомненно, по причине семейного антуража. На ней была двадцатиминутная запись сцен, подсмотренных сквозь замочную скважину одним парнем из Монтаны, которого упекли минимум на пять лет за то, что в ванной комнате своего дома он снимал на пленку сестер, кузин, племянниц. По-видимому, у дядюшки Боба, сорокалетнего механика, имелась многочисленная родня, стекавшаяся к нему в дом по праздникам вроде Рождества или Дня благодарения. Так вот, когда какая-нибудь из его гостий, в возрасте от десяти до двадцати лет, отправлялась в ванную, чтобы умыться, принять душ или справить нужду, этот малый приводил в готовность свою видеокамеру, прилаживал ее к дырочке, просверленной в стене и умело замаскированной каким-то цветочным украшением, и снимал, как девушки раздевались, испражнялись, прихорашивались и — совсем изредка — мастурбировали.

Разумеется, дядюшка Боб, как обладатель низкого коэффициента умственного развития, перенес свою деятельность за пределы собственного дома на публичную арену, точнее говоря, в общественный бассейн, а там его наблюдательность и ловкость в обращении с объективом прибавили только количество дней, которые ему предстояло провести в заключении.

Но по крайней мере плоды его труда не пропали впустую — пусть даже самого бедолагу никто не стал бы лечить, зато его случай можно поизучать; и вот я, подобно Питерсону, приглушаю свет и вступаю в мир дядюшки Боба. Если отснятому им материалу и недоставало плавности (сцены резко обрывались и сменялись новыми каждые несколько минут; типичная доморощенная нарезка/склейка), то этот минус с лихвой восполнял энтузиазм и подлинный интерес автора съемок к своему предмету.

Ни одна из девушек и молодых женщин, которых он снимал, меня не привлекала; у большинства были торчащие зубы или задницы, не помещавшиеся в объектив. Но мне и не нужно было их видеть: перед экраном мгновенно возникала Джози и уводила меня за собой, в свой туалетный мир, как это и происходило много лет назад у нас дома, по праздникам, как это происходило, пока она не застукала меня у замочной скважины и не забила туда тампон. И вот, пока девицы из фильма дядюшки Боба вставляли свои тампоны, я вытаскивал тампон, оставленный Джози, и следил взглядом за ее рукой. Зубатые провинциалки вскоре расплывались и пропадали, и мы с Джози оставались наедине. Тогда — и сейчас.

В конце официального отчета Питерсон приписал кое-что от себя. Дядюшка Боб прошел некоторые психиатрические тесты (как это принято называть), обязательные для такого вида преступлений в большинстве штатов, за исключением тех немногих, где весь анализ сводится только к поиску наилучшего способа казни для омерзительного грешника. Тесты эти были обычного свойства. Они не имеют отношения к терапии — по крайней мере, к той терапии, какой она представляется непосвященному человеку: уютная болтовня в кресле или на кушетке, с изобилием всяческих подручных средств наготове на тот случай, если вдруг прольется две-три слезинки. Ничего подобного здесь и в помине нет. То, что происходит во время таких тестов, весьма далеко от всего этого, далеко и от представления, будто пациенту нужно помогать. Скорее здесь важно диагностировать болезнь.

Здесь берет начало противостояние: психология против терапии, процедура против помощи.

Применяется нечто вроде психической ЭКТ — электроконвульсивной терапии. Заключенному показывают эротические картинки, чем-то схожие с преступлением, в котором его обвиняют, — например, сцены с юной гимнасткой в раздевалке или с мальчиками-пловцами, дерущимися полотенцами, — и наблюдают за реакцией, исследуют и анализируют эту реакцию, чтобы впоследствии использовать как доказательство для суда. Потом картинки меняются, причем с эротизации невинных существ упор переносится на эротизацию боли невинных существ: так, на одной пленке демонстрируется, как в девушку проникают сначала одним пальцем, затем двумя, тремя и так далее; на другой представлены случаи «икс-3» — нарезка из видеозаписей 1970-х, где жестокой порке подвергается юноша, и камера показывает крупным планом его плачущее лицо. И снова реакция испытуемого становится объектом наблюдения, изучения и превращается в улику. Далее следует сопроводительная документация, свидетельства соседей, как правило утверждающих, что парень всегда был тихоней, ни с кем особенно не общался, никому не причинял вреда — словом, всяческий материал, который помогает поставить такого типа на учет в ФБР, описывает извращенца психосексуального профиля, дает сжатую картину жизни потенциального психопата.

Один из выводов, которые делаются на основании подобных свидетельств (а такими свидетельствами Питерсон из института, по его собственным словам, имеет обыкновение вытирать задницу), состоит в том, что дядюшка Боб, приходящий в возбуждение от наиболее невинных кадров, является, скорее всего, латентным оппортунистом; то есть у него имеется тяга к педофилии, но проявляется она только в некоторых случаях и с некоторыми детьми. Иными словами, нельзя позволять этому типу работать с детьми или заводить собственных детей. Если же член дядюшки Боба встает и делается тверже рога при просмотре видеозаписей со сценами физической жестокости, тогда он — явный психопат; то есть он живет в мире вредных фантазий, у которых есть все шансы быть перенесенными в его реальную жизнь. Иными словами, нужно посадить этого типа под замок, а ключ выбросить.

Что скажешь, Сэд? Согласился бы ты пройти подобные тесты и порадоваться выводам? Как ты думаешь, почему эти так называемые психиатрические тесты применяются для государственных обвинителей? Выискиваешь что-то дурное, — значит, найдешь нечто погрязнее выгребной ямы, полной дерьма. Ты понимаешь, о чем я. Лишь бы веревки хватило — такая вот штука.

Когда видеозаписи досмотрены, телевизор выключен, а свет все еще приглушен, Джози уже ждет меня на кровати. Она несколько юнее, чем вчера, ее подростковые капризные черты немножко смягчены. Я хочу, чтобы она сказала что-нибудь приятное, что-нибудь утешительное, что сразу бы увело нас обоих прочь от гадкого и жалкого мира дядюшки Боба, но она вдруг выпаливает нечто такое, что я уже не в силах предотвратить.

А я похожа на этих девиц с пленки?

Думаю, порой даже почти опытные психо-лохи не всегда способны контролировать ситуацию; так вот и я, не ожидавший этого вопроса, вынужден на него отвечать, повинуясь выражению тревоги на ее милом личике. Я кладу руку ей на голову, уже ощетинившуюся отросшим «ежиком».

— Конечно нет, — заверяю я ее. — Ты — совсем другое дело. Ты ведь моя сестренка, и мы любим друг друга. — Я сдавливаю пальцами ее переносицу, как любил делать, когда мы играли в саду перед нашим домом. И, разумеется, понимаю, откуда взялся этот вопрос. Сомнение, которое она помогла прояснить, только сделало нас еще ближе. Ответом на вопрос стала наша долгая близость.

Все отработано.

* * *

Среда — вечер для динамичных исследований, а это означает, что исследователь, в отличие от всех прочих замотанных старых засранцев из главного здания, не просто перечитывает Фрейда, глумится над Заксом[4]или глотает порцию джина с Юнгом, а активно разыскивает новый материал, прибегая к любым доступным средствам — от сборника «Восстановление личности», который можно было заказать наложенным платежом, выписав из Уэльса, до новейших революционных публикаций на страницах веб-сайтов вроде Психонета. Динамические исследования — это, разумеется, и моя домашняя жизнь с Джози, и если эти две стороны действительности уживаются в шатком равновесии, сливаясь или конфликтуя, то все прочие детали домашнего быта сведены к минимуму.