В другое время я бы первым делом позвонил жене и все ей рассказал. Но, учитывая обстоятельства, решил подождать – скажу, когда увидимся. А может, не скажу. Хватит с нее горя. Ее спокойствие – прежде всего. Она уже вышла на работу, и я беспокоился, каково ей. Послал ей за день несколько эсэмэсок, но ответа не получил. Понятное молчание, да и потом, слова поддержки не требуют ответа. Я писал, что думаю о ней и хочу поскорее увидеться вечером. Правда, писал скорее механически, не сказать, чтобы каждое слово шло от души. Нежные чувства с годами тоже превращаются в привычку. Действительно ли я о ней думал? И так ли уж стремился поскорей увидеться, чтобы обнять и утешить? Как же тогда, говоря с секретаршей, я мог забыть, что у нее умер отец…

Дома, вконец измотанный событиями последних дней, я прилег в гостиной на диване и провалился в сон. Проснулся – Элиза еще не пришла. Я подошел к книжному шкафу и надолго застрял – доставал с полок и перелистывал случайные книги. Опять предвкушая, как у меня теперь появится время читать, – может, и к своему заброшенному роману вернусь. Путь к новым горизонтам открывался путешествием в прошлое. Я мысленно перебирал все, что мне нравилось в молодости, былые увлечения, все, что постепенно отсыхало, по мере того как я становился солидным взрослым человеком. Вдруг захотелось переслушать старые виниловые пластинки, закурить самодельные сигареты. Юные годы рисовались мне счастливым временем шальной свободы. Но ведь это не так. Если не считать походов с Сильви по художественным галереям – не так уж много их и было, мои увлечения ничем не отличались от стандартного молодежного набора. Чего бы я сейчас ни напридумал, никто не поверит. Единственное, чем я в самом деле выделялся, – так это пристрастием к слову. Я позабыл о нем, а вот теперь, как только выдался нечаянный досуг, оно пробудилось. Уйдя в эти мысли, я витал между прошлым и будущим, словно в защитном коридоре, который отгораживал меня от насущных тревог. О доме, о счетах, о кредитах и других практических заботах не думал. Я был так далеко от всего этого, меня совсем не волновало настоящее.

Интенсивность боли: 8

Настроение: ностальгическое

Пришла Элиза. Зашла в гостиную, не глядя на меня, поставила сумку. Я подошел к ней:

– Ну, как ты?

– …

– Первый день был не слишком тяжелым?

Она повернулась ко мне, по-прежнему не говоря ни слова, как будто ей больно говорить. Глаза были заплаканные. Наконец, словно через силу, она сказала:

– Давай разведемся.

– Что-что? Что ты сказала?

– Давай разведемся.

У меня потемнело в глазах. Едва придя в себя, я попытался возразить:

– Послушай… может, лучше поговорим об этом завтра?

– Нет. К тому же и говорить-то не о чем.

– …

– И, если можно, переночуй сегодня где-нибудь не дома. Мне хочется побыть одной. Прошу тебя.

– …

– Пожалуйста!

– Это естественно, после того, что случилось, ты… но… ты же не думаешь…

– …

Не дослушав, она пошла наверх, в нашу спальню. Да и что я, по сути, мог сказать? Я знал Элизу много лет, знал достаточно, чтобы понимать: она не станет бросаться такими словами, не подумав. Поэтому, хоть и казалось, что они вырвались сгоряча, я принял их всерьез. В любом случае лучше сделать, как она просит, и уйти. Еще будет время все обсудить, а сейчас она хотела остаться одна. Желание одиночества – одно из тех, которые я безусловно уважаю. И я ушел. Как был. С пустыми руками. Унося только жизнь, которую сам у себя украл.

Я сел в машину на водительское место. Радио, что ли, включить… Слишком глупо. Бывают моменты, когда лучший саундтрек – тишина. И что же мне делать? Я оглянулся – может, лечь на заднее сиденье? Это напомнило мне один недавний телерепортаж. Про разных людей, мужчин и женщин, которые остались без денег и без крова и вынуждены были ночевать в своих автомобилях. У некоторых даже была работа, но на жилье не хватало. До нищеты всегда рукой подать. Встречаешь на улице бомжей и уже не удивляешься, как они дошли до такой жизни. Никто не застрахован. Все мы идем по краю пропасти, один неверный шаг – и ты там.

Можно, конечно, поселиться в гостинице. Найти какой-нибудь полупансион на окраине. Сидеть там за обедом, не поднимая носа от тарелки, рядом с какими-нибудь мелкими торговыми агентами в рубашечках с коротким рукавом. Никто не будет задавать вопросов. Нет, это мне не по вкусу. Хотелось быть с друзьями. День выдался слишком трудным, чтобы заканчивать его одному, как сыч. Я тронулся и поехал по темным улицам на малой скорости. Боялся попасть в аварию. В такие дни, как сегодня, особенно тянет добраться наконец до дому, лечь в постель. А раз я этого лишился, то ждал, что на меня посыплются и прочие напасти. На каждом перекрестке был предельно осторожен. Вел машину, как начинающий, – что ж, это было символично. Доехав, неожиданно быстро нашел, где припарковаться. По идее, в такой денек я должен был сначала покружить не один час. Перед дверью квартиры я помедлил, прежде чем нажать на звонок. Ведь я даже не предупредил. Что я скажу? Вдруг я некстати?

В конце концов я постучал. Дверь открыл Эдуар. Кажется, он не очень удивился. Можно подумать, был давно готов к моему появлению.

– Какими судьбами?

– У меня неприятности.

– Что случилось? Надеюсь, ничего серьезного?

– Да так… Я потерял работу, Элиза хочет разводиться… и чудовищно болит спина.

– …

– Можно я переночую у вас?

Интенсивность боли: 8

Настроение: не подберу слов, чтобы его описать

Такое начало требовало продолжения. Эдуар и Сильви ждали подробного рассказа. Мы все втроем сидели в гостиной, и я не знал, с чего начать. Что самое важное? Любовь, работа или здоровье? Три основные статьи гороскопа. Эдуару, с самого начала знакомому с историей моей болезни, не понравилось, что у меня нет улучшений. Я похвалил его остеопата (дружеские – и многие другие – чувства часто мешают сказать правду), но высказал предположение, что в моем случае никакие, даже самые безупречные мануальные приемы не могут помочь. Перечислил все свои медицинские мытарства и скороговоркой прибавил, что теперь у меня на очереди психолог. Но Сильви моя спина была неинтересна.

– Ну а Элиза? Что у вас произошло? – спросила она.

– У нас трудное время. Ее выбила из колеи смерть отца.

– Да-да… но при чем тут ваши отношения?

– У нее в сознании все перевернулось. По-моему, это в порядке вещей. Через несколько дней все образуется, – сказал я без малейшей убежденности. По правде говоря, мне было совсем неохота представлять себе будущее. Как говорится, завтра будет завтра. Хотелось бы верить, что оно будет не таким ужасным, как сегодня. Новый день – новая жизнь. Пока что мне хотелось только поскорей закрыть глаза – на что только они не насмотрелись за последние часы! Можно подумать, судьба решила отыграться за столько лет расслабленной, безбедной жизни. И единым махом наполнить яркими событиями мое убогое существование. Лавина их обрушилась на мою бедную голову. Так что у меня атрофировались нормальные реакции. Случись в тот вечер еще что-нибудь чрезвычайное, я бы остался в каменном оцепенении, настолько задубела моя кожа под шквалом ударов. Я хотел спать и больше ничего. Мне показали мою комнату. Я выпил две таблетки обезболивающего и, по совету Сильви, еще одну – снотворного. И провалился в блаженный сон.