Мистер Рорк недоверчиво посмотрел на своего собеседника, который был ниже его на голову, и последовал с ним к двери.

— Я жду объяснений, — сказал мужчина, когда они вошли в гардеробную и уселись на стулья друг напротив друга.

— Вы так напряжены и нервны сейчас, потому что ваш сын пропал без вести.

— Что с Миа? Вы знаете, где он?

— Знаю. И охотно расскажу вам все, что мне стало известно, мистер Рорк. Но сначала ответьте на несколько моих вопросов.

— Вы из полиции?

— Нет.

Директор сделал небольшую паузу, а затем спросил:

— Вы были у дома Миллеров буквально полтора часа назад?

— Нет. Я играю здесь с шести. Моя смена заканчивается в десять. Я заходил сегодня в десять утра, но никого дома не обнаружил. Я каждый день прихожу.

— Почему вы не заявили в полицию об исчезновении Миа? — задал наконец директор вопрос, который тревожил его с того момента, как он узнал, что у братьев есть живой отец.

— Я хотел, но… Понимаете, Миа и Люк — ранимые дети. Их может задеть то, что никогда не заденет других. Они тонкокожие, хотя Люк все свое детство старался выглядеть грубым и сильным. Да, Люк… Он исчез бесследно пять лет назад, когда… В общем, это неважно. Я не пошел в полицию, так как Миа и Люк оба убегали из дома. Но Миа всегда возвращался, потому я и жду.

— Почему ушел из дома Люк? Что стало причиной его ухода?

— Я, — спокойно, с улыбкой ответил мистер Рорк.

— Вы пришли в семью, когда сыновья уже больше не нуждались в вас? — спросил директор прямо и бестактно.

— Да, вы совершенно правы. Я не нужен был тогда уже ни Люку, ни Миа, хотя Миа меня не отверг и даже позволил мне стать его другом.

— Как их мать отреагировала на то, что вы внезапно ворвались в их жизнь? Или у вас вспыхнули старые чувства?

— Вы ничего не знаете, — улыбнулся пианист. — Не вспыхнули никакие чувства у нас с Ребеккой. Она умерла от инфаркта, когда детям было по восемнадцать. Слабое сердце, знаете ли. По словам Миа, она никогда не жаловалась на сердце, хотя врачи сказали, что предвестники были. Понимаете, Ребекка считала, что болеть — дорого и дешевле терпеть. Вот и дотерпела…

— Получается, она умерла пять лет назад? — уточнил директор.

— Да, пять лет прошло с тех пор, как умерла Ребекка и ушел из дома Люк.

— Но вы сказали, что он ушел по вашей вине…

— Нет, я не совсем так сказал. Я помог организовать похороны, купил для Ребекки землю и гроб, а затем проявил человеческое желание взять детей под опеку, — мужчина снова улыбнулся, а затем добавил: — Люк сказал, чтобы я горел в раю. Ох, сколько его знаю, столько поражаюсь ему. Он почему-то был убежден, что мне в раю будет хуже, чем в аду. Это все звучит забавно и смешно, я знаю, но слышали бы вы, с какой ненавистью он желал мне гореть в раю… Кстати, мы были с ним когда-то хорошими друзьями, когда он еще не знал, кто я такой.

— Расскажите об этом.

— Я был энергичен и молод. Занимался с детьми шахматами. Знаете, я учил не играть фигурами, а думать, анализировать, сражаться, обманывать и побеждать. Те, кто просто передвигали фигуры с одной клетки на другую, сразу же вылетали с моих занятий. Кстати, я преподавал абсолютно бесплатно, у меня была другая хорошо оплачиваемая работа. Я — музыкант, служитель классики. А по совместительству — лучший шахматный игрок во всей округе. Во всяком случае, был им десять лет назад. Мне удавалось совмещать шахматы и музыку. Умное с прекрасным. Мужское с женским! Да, мне и вправду кажется, что страсть к музыке — это моя внутренняя женщина. А тяга к хитрости и победе — это мужская, сильная сторона. Да, вы скажете мне: «А как же Клаудио Аррау или Кристиан Цимерман — знаменитые пианисты нашего века, они, по-вашему, тоже с внутренней женщиной?» Я отвечу вам: «Не знаю».

Не знаю, что у них на душе, когда они играют. У меня на душе бывает радость, бывает колкая или сладкая приятная грусть, бывает, что накрывает любовь ко всему человечеству, а бывает, играю — и сердцем ненавижу весь мир во главе с собой. Я зачастую играю с улыбкой, когда в мою сторону смотрят. И со слезами, когда не видит никто… Мои дети пошли в меня… Тонкие, болезненные и худые. Мать у них — камень, конечно. Была.

— Вы говорили, что были с Люком друзьями.

— Да, достаточно долгое время. Где-то около пяти лет, может, больше. Он был лучшим у меня на занятиях. Лучшим моим учеником. Люк хотел быть похожим на меня. Воспитать в себе Скорпиона.

— Что значит «воспитать Скорпиона»?

— То и значит. Он как-то узнал, что я Скорпион по гороскопу, и решил себя переделать в Скорпиона. Он даже праздновал день рождения тридцатого октября, в один день со мной. Люк подражал мне во всем, считая меня своим героем.

— А потом он узнал, что вы его отец.

— Да, Ребекка им все рассказала. Люк явился ко мне на следующий день и сказал, что больше не придет на занятия. Еще он сказал, что я смотрю в зеркало и вижу Иуду, — мистер Рорк как-то странно улыбнулся.

— Видите?

— Ммм… Как вам сказать. Не прошло и дня, чтобы я не думал о своих сыновьях. Я их бросил, когда им был всего один день. А теперь мне и оставшихся лет не хватит, чтобы убедить их в том, что я — отец. С Миа проще, он мягкий. Люк ушел из дома пять лет назад. С тех пор его никто не видел. Может быть, он утопился в речке, а может, уехал в другой город искать свое место под солнцем. Но в наших краях после смерти матери ему было гадко… Нет, я не раскаиваюсь, что оставил мальчишек без отца. У меня были на то свои причины. Я хотел жить… Просто не сложилось как-то на любовном фронте после Ребекки. Вроде и женщинами окружен со всех сторон, а любви в сердце нет.

— Любовь надуманна, мистер Рорк. Если мужчине хорошо в жизни одному, то это не значит, что в «его сердце нет любви», как вы сказали.

— А что тогда значит, расскажите-ка мне?!

— То, что человек, которому хорошо с самим собой, — человек сильный. Семьи заводят из страха остаться не нужными никому. Вот и облекают свое паразитирование на другом человеке в «любовь». Быть нужным самому себе — это единственное и самое верное проявление любви как таковой.

— Да вы, я смотрю, старый невостребованный башмак, — засмеялся мистер Рорк. — Боже мой, да от вас женщины, наверное, бегут без одной туфли или босиком. Не обижайтесь, я шучу! Просто давно мне никто такого не говорил, да еще с таким серьезным видом.

Лицо директора оставалось сосредоточенным и напряженным. Ему сейчас было не до веселья.

— Мы отклонились от темы, — напомнил он строгим голосом.

— Что бы вы хотели услышать еще?

— «Белые орхидеи» — это вам ни о чем не говорит? Вернее, белые орхидеи в коробке…

— «Белые орхидеи» — название заброшенного магазина, который находится недалеко от дома Ребекки. Еще десяток лет назад его хотели переделать под кафе некие бизнесмены из соседнего городка, но им почему-то его не продали. Не знаю всей истории, не буду вра…