– Ладно… – выдыхает она. Сжимает мою ладонь, я безотчетно отражаю этот импульс. Ведь когда мы это делаем, по моим венам несется сыворотка счастья, и похуй, как стремно это звучит. – Идем со мной, – предлагает абсолютно неожиданно. – Только машину закрой.

Я, мать вашу, так ошарашен, что пошевелиться не способен.

Богданова зовет меня к себе домой?

– Саша? – окликает она.

А потом, очевидно, решает, что я слишком пьян, чтобы ее понимать. Сама бежит к тачке и захлопывает оставленную мной дверь. Мне остается лишь достать из кармана ключ и заблокировать замки, не зацикливаясь на том, сколько воды успело попасть в салон. Нонсенс, как похрен.

– Идем скорее, – Соня вновь за руку меня берет.

Я, конечно, не сопротивляюсь. И дело не в потрясении. Хотя и в нем тоже. Мать вашу, я просто не могу уйти. Пусть думает, что я бухой, если это пропуск в ее дом. Похуй, как это жалко.

Поднимаемся и заходим в квартиру. Она прижимает палец к губам, показывая, чтобы я не шумел. Жестами велит снять обувь. Без слов подчиняюсь.

С выбивающим ребра сердцем шагаю за Соней в ее спальню.

– С нас капает… – замечает очевидное, пока я застываю, словно статуя. – Снимай скорее одежду. Я принесу полотенца.

Ни хрена не соображаю, за что это счастье свалилось мне на голову, но я же не идиот, чтобы отказываться. Едва Богданова выходит, стягиваю все. До боксеров, хотя они тоже влажные. Не хочу ее пугать. Лучше уж заработать воспаление простаты. Сколько там этой гребаной жизни осталось?

«Не пиздеть лишнего. Нет, не пиздеть ничего! Не лапать Соню. Вообще не лапать! Держать подальше свой член!» – идеальный план.

С остальным разберусь утром.

– Держи, – шепчет возвратившаяся Богданова, тыча в меня полотенцем. – Вытрись, скорее, пока не заболел... – колеблется, задерживая на мне взгляд. В полумраке он сверкает, словно короткий раскат молнии. – И ложись под одеяло, – краснея, опускает ресницы. – Нужно согреть тебя.

Не могу ничего поделать… У меня встает.

Сука… Главное, не поворачиваться боком.

Сердце так разгоняется, что на какое-то время оглушает, и я не сразу понимаю, что Соня говорит, прежде чем сгрести мою одежду и снова покинуть спальню. Откидываю розовое одеяло, словно делал это именно здесь тысячу раз. Забираюсь в постель и, прикрывая веки, застываю. Тону в ее запахе. Кажется, он пьянит сильнее алкоголя, который продолжает бурлить по венам какими-то нелепыми остатками. И вертолеты в голове от Сони.

Признаю, блядь. Признаю.

– Я погашу свет, окей? – раздается совсем рядом нежный голос, который ранит, будто выстрелы.

Не открывая глаз, слегка киваю. Это для нее. А для себя – я на полной, мать вашу, скорости в стену лечу.

Матрас на ее появление практически не реагирует. Я же… Судорожно вздыхаю.

– Тебе плохо?

Да, блядь, мне очень плохо. И очень хорошо.

В животе ноющая боль скапливается. Член распирает, словно ствол ружья, в который загнали слишком мощные патроны. В груди все и вовсе превращается в пульсирующее жаром месиво. Но я, блядь, скорее молча сдохну, чем позволю себе сделать что-то ради облегчения.

– Саша?

Сонина ладонь касается моей щеки так неожиданно, что я не успеваю заблокировать реакции. Вздрагиваю и сдавленно стону.

Она пододвигается еще ближе.

– Что такое? Ты был ледяной, а сейчас очень горячий…

Перехватываю тонкое запястье, отвожу подальше от себя и… Одновременно с этим движением поворачиваюсь на бок. Практически сталкиваемся телами. И все – по венам чистое безумие течет.

Именно оно заставляет меня прохрипеть:

– Он целовал тебя?

Клянусь, повторить вопрос или привести какие-либо уточнения я уже не способен. Хорошо, что Соня понимает, о ком речь.

– Нет… Не целовал… – отрывисто выдыхает, опаляя мне подбородок до таких пределов, что я чувствую покалывание глубоко под кожей. Где-то у кости. Их тоже плавит и ломает. – Я не решилась. Для меня важно, как и с кем это произойдет. Я слишком долго мечтала…

Захлебываюсь эмоциями, которые заставляют мои глаза слезиться. Сонины тоже блестят. Благо мне похуй, что это такое… Нет, мне не похуй. Я ведь с трудом перевожу дыхание. Все мое огромное тело перебирает дрожь, которая токовыми импульсами задерживается в пальцах – на руках и на ногах. Но как бы я ни хотел прикоснуться к Богдановой, я не могу этого сделать. Достаточно того, что я лежу, блядь, в ее кровати.

«Опомнись, баран…» – взываю сам к себе.

Но я ведь давно утратил лидерство в этом бою.

Сам своим ушам не верю, но выдаю следующий вопрос:

– Ты еще мечтаешь, чтобы тебя целовал я?

От всех своих чувств подыхаю. Но не могу не спросить об этом после того, как Соня пресекла мои жалкие попытки. Все ли дело только в том, что она посчитала меня слишком пьяным? Если есть еще какая-то причина… Мне точно не выплыть.

– Да… Мечтаю… – признается она.

И я с шумом тяну убийственную смесь кислорода с ее запахом.

Долгих тридцать секунд, счет которым я мысленно веду, пытаюсь с собой бороться. И по итогу сдаюсь. Отпускаю запястье, на котором наверняка оставил синяки, и скольжу рукой Соне за спину. Стискивая челюсти, придвигаюсь вплотную. Ощутив мой стояк, она, конечно же, вздрагивает. И все же… Блядь, спасибо тому Богу, который сегодня раскидывает для меня благодать! Богданова не отталкивает. Напротив, прижимается и даже касается губами моего плеча. Там и замирает.

Это настолько странно, что у меня взрывается мозг. Но я решаю, что должен перетерпеть.

Ловим дрожь друг друга. И ей, и мне долго не удается расслабиться. И все же это происходит. Тело, продолжая гудеть, наливается приятным теплом и тяжестью. Я устало прикрываю глаза. Чрезвычайно много всего сегодня в себе разрушил. Однако, погружаясь во тьму сна, разрешаю случиться еще одному перелому – позволяю нежности обуять себя. Не знаю, откуда берется это дикое словосочетание. Просто именно это я ощущаю.

Возможно, потому что действительно слишком пьян… Утром узнаем.

17

Я – не твоя собственность!

© Соня Богданова

Сонечка Солнышко: Саша, привет! Спасибо большое, конечно… Но объясни мне, пожалуйста, что ты вытворяешь? Решил завалить меня подарками? С какой целью?

Глядя на экран, внимательно перечитываю отправленное сообщение. Вроде все правильно и достаточно сдержанно сформулировала. Хотя нервничаю, конечно. Дрожь молниями прошибает. Мышцы стремительно теряют