― Там...

Гуннар Рыжий и Кетиль Ворона бросились вперед. Скапти стукнул раба по голове мечом, от чего тот потерял сознание, а из ушей у него полилась кровь.

Скапти пошел дальше, вероятно, считая, что поступил милосердно. А я решил по прерывистому дыханию и крови, что человек этот непременно умрет. А если и не умрет, то, наверное, станет полудурком, вроде старого Охтара, которого подозревали в том, что он освободил белого медведя в Бьорнсхавене.

На другое лето его лягнул в голову жеребец, из ушей пошла кровь; он выжил ― с большущей вмятиной в голове и мозгами, которых не хватало и на то, чтобы не пускать слюни, так что Гудлейв принес его в жертву по старинке: кровь Охтара окропила поля.

Шарканье ног оторвало меня от этих мыслей. Кетиль Ворона привел Мартина-монаха, который спокойно улыбнулся Эйнару ― к великому нашему удивлению.

― Великолепно, ― заявил он. ― Как вы собираетесь вывести меня отсюда?

― Откуда ты знаешь, что мы собираемся вывести тебя отсюда, а не просто взять и прикончить? ― нахмурился Кетиль Ворона.

Эйнар указал на носилки, которые втащил Хринг, и улыбка Мартина стала еще шире.

― Умно, ― сказал он, а потом бодро прибавил: ― Тут есть одна женщина. Она ляжет на носилки, под плащ. А я, с вашего позволения, позаимствую плащ и шлем... у Орма. Он одного со мной роста...

― Стой, стой, ― перебил Эйнар, скребя свой щетинистый подбородок. ― Что все это значит? Какая женщина?

Мартин уже стягивал плащ с моего плеча, а когда я отпихнул его ― попытался снять кожаный шлем.

― Ламбиссон не уважает меня. Он скоро вернется, поняв, что женщина, которую я привез, ценнее всего, что он ищет.

― Женщина? ― переспросил Эйнар.

― Она знает дорогу к великому сокровищу, ― ответил Мартин, дергая мой плащ, потом сердито повернулся ко мне. ― Отпусти же, глупый малый.

В этот миг, разозлившись, как никогда в жизни, я махнул мечом. Это произошло непроизвольно, и удар был, как сказал позже Скапти, совсем никудышный. Меч угодил монаху прямо в темечко, однако плашмя, а не острием. Монах упал, как жертвенный конь ― и вот, вместо маленького человечка с лицом куницы на пол легла груда тряпья.

Эйнар наклонился, мгновение рассматривал его, потом огладил усы и кивнул в мою сторону.

― Хороший удар. Хринг, приведи этого маленького ублюдка в сознание. Давайте найдем женщину...

Мы пошли к двери, открыли ее как можно осторожнее, и Кетиль Ворона вошел первым, за ним Гуннар Рыжий и я. Эйнар и Скапти остались снаружи.

Темно. Тлеет один только рог-светильник. И вонь ― странный, резкий запах, который я со временем стал распознавать как смесь страха и дерьма в равных мерах. Кетиль Ворона хорошо знал этот запах ― он ощетинился и присел на корточки, низко держа меч в левой руке. Гуннар Рыжий встал позади него слева. А я, простак, прошлепал мимо Кетиля и дальше на середину комнаты, к единственному предмету обстановки ― низкой кровати с грудой тряпья.

Только когда тряпье зашевелилось, я понял, что это человек... или был таковым раньше, по крайней мере. Послышалось невнятное бормотание, потом всхлип ― такие звуки разбивают сердце. Я попятился. А вдруг это призрак-двойник умершей...

Гуннар ткнул в тряпье тупым концом меча, и оно быстро задвигалось, как убегающий зверек, добралось до цепи и замерло. Появилась голова, обрамленная спутанными грязными волосами, лицо, бледное, как луна, с дикими яркими шарами глаз, уставившимися на нас. Женщина ― если это была женщина ― продолжала что-то бормотать. Кетиль Ворона приблизился, и тут от двери раздалось нетерпеливое ворчание Эйнара, мол, хватайте проклятую бабу и покончим с этим делом.

― Она на цепи, ― сказал Кетиль Ворона.

― От нее воняет, ― добавил Гуннар. ― И она прикована за ногу.

― Тогда разруби цепь, ― прошипел Эйнар.

За его спиной слышались шлепки и тихие стоны ― это Мартина возвращали к жизни.

― За ногу? ― Я задохнулся от отвращения, одновременно понимая, что любой из викингов способен на такое.

Гуннар презрительно глянул на меня.

― Цепь, лошадиная ты задница. ― И он кивнул Кетилю Вороне, но ответом ему был сердитый взгляд.

― Руби своим мечом. А мне лезвие моего дорого.

― Клянусь волосатой задницей Локи! ― взревел Скапти, врываясь в комнату с Щитодробителем в руках.

Женщина вскрикнула и рухнула навзничь. Меч ударил; цепь раскололась в том месте, где звенья соединял замок.

Скапти резко повернулся ― глаза, как у кабана, налитые кровью. Кетиль и Гуннар невольно попятились.

― Теперь вы, два куска дерьма, можете унести ее, ― бросил он.

На мгновение Кетиль угрожающе прищурился. Я смотрел на него и думал, что если он и ударит Скапти, то только сзади. Ни один человек в здравом уме не подойдет спереди к вооруженному Скапти в закрытом помещении.

Но Кетиль лишь оскалился, как волк при виде жертвы, и направился к женщине. А я вышел вслед за Скапти в другую комнату, где тряс головой Мартин. С него текло, Хринг не пожалел целого кувшина воды. Сам Хринг, ухмыляясь, пытался засунуть расплющенный оловянный кувшин себе под рубаху.

Эйнар поставил монаха на ноги и игриво хлопнул по плечу.

― Голова болит, а? Теперь будешь тихим и смирным, не то я опять напущу на тебя Убийцу Медведя.

Все прыснули со смеху ― кроме меня и Мартина.

― Мне надобно узнать обо всем побольше, монах, ― продолжал Эйнар. ― Но покамест мы примем твой план. Орм, отдай ему плащ и шлем, потому как не думаю, чтобы Брондольву Ламбиссону хотелось выпустить Мартина отсюда, а стало быть, он вполне мог оставить на сей счет указания. Положите женщину на носилки и прикройте. И уходим.

Они подняли носилки и двинулись было прочь из разгромленной палаты, как вдруг дверь отворилась и вошел сам Брондольв Ламбиссон. К груди он прижимал маленький ларец.

То-то была ему неожиданность. Шел-то он в опрятное теплое жилье в крепости ― на ногах шлепанцы, славная шапка на голове, а оказался в комнате, воняющей кровью и дерьмом, с трупами, лицом к лицу с шестерыми вооруженными людьми, встретиться с которыми ему хотелось меньше всего на свете.

Он издал сдавленный крик, повернулся и выскочил за дверь, успев, однако, швырнуть ларец в ближайших из нас: ими оказались Эйнар и Скапти. Ларец ударил Скапти в плечо, а Эйнара ― в лоб. Скапти взревел, бросил свой конец носилок, загородив проход.

― Ятра Одина!

Эйнар сжимал голову, ругаясь так крепко, что я зачурался от гнева тех богов, которых он порочил. Когда же он отнял руки, пальцы были в крови.