Отношения между Номером 10 и секретарем Кабинета зачастую весьма неоднозначны. Секретарь Кабинета министров жаждет стать ближайшим советником премьера, премьер же не всегда разделяет это желание. Если секретарю Кабинета кажется, что его намеренно не приглашают на совещания, обстановка накаляется. Обвинен обычно бывает глава администрации премьера. Ричард Уилсон сделал карьеру, всячески угождая госпоже Тэтчер в роли заместителя секретаря в секретариате Кабинета министров, затем стал незаменимым для Майкла Говарда в качестве секретаря Министерства энергетики — до такой степени незаменимым, что Говард взял его к себе непременным секретарем, когда был перемещен в Министерство внутренних дел. Уилсон сменил на посту Робина Батлера. По его мнению, Батлер позволил отдалить себя от Номера 10; Уилсон хотел стать для Тони тем же, кем был для Тэтчер и Говарда, — а Тони все думал, куда бы его отослать с глаз долой. В конце концов Уилсон настолько утомил Тони, что в 2001 году нам пришлось выслушать прочувствованную речь о том, как Алистер Кэмпбелл науськивал прессу против Ричарда Уилсона. Лично я симпатизировал Ричарду, восхищался его навыками в политике и крючкотворстве и прочувствованной речи свидетелем не был. Позднее мы дорого заплатили за то, что навлекли на себя растянутую во времени неприязнь Уилсона. Подобная напряженность лишь подчеркивает желательность для премьера сразу расставить все точки над i в отношениях с секретарем Кабинета министров, чтобы потом не было причин для недовольства и обид. Что касается линии поведения секретаря Кабинета (как уяснили себе преемники Ричарда Уилсона), штука в следующем: если не домогаться расположения премьера, премьер скорее всего сам станет обращаться к секретарю за советом и искать его поддержки. Макиавелли на эту тему пишет: «Люди тем более склонны угождать, чем более видят по отношению к себе неприязни».

Что касается Даунинг-стрит, 10, хоть я и наблюдал борьбу за власть, я всегда был против формирования крупного премьерского департамента. В 2001 году один молодой немец, член Ведомства канцлера (ядра немецкого правительства), целый месяц присматривался к обитателям Даунинг-стрит, 10 с целью извлечь уроки по проведению заявленных реформ. Перед отъездом в Берлин этот человек пришел ко мне и посоветовал никогда, ни при каких обстоятельствах не брать за образец немецкую систему. Ведомство канцлера огромно и многослойно, разделено на департаменты с разными функциями. Оно в миниатюре повторяет всю систему немецкого правительства — отчасти потому, что коалиционные правительства требуют интенсивной координации на всех политических фронтах. Результат — косность, неповоротливость и засилье бюрократии. Преимущество Номера 10 — в малых размерах, прямом общении и гибкости. Пожертвовать этими ценными качествами было бы непростительно. Вывод: мудрый премьер-министр прекрасно осознает: Номер 10 — это скорее королевский двор, нежели штаб-квартира многонациональной корпорации.

Придворные

Каждый лидер, где бы он ни лидировал — в бизнесе, в неправительственной организации или в политике, — окружен свитой, иначе говоря, имеет двор, и не важно, что нынче в ходу другое определение. Суть и структура двора принципиальны для способности лидера управлять. Среди опасностей первого ряда особенно нужно избегать pensee unique[63], этакого консенсуса, при котором все приближенные придерживаются одного мнения и не оспаривают правоту лидера.

Макиавелли в этой связи пишет: «Я хочу коснуться еще одного важного обстоятельства, а именно одной слабости, от которой трудно уберечься правителям, если их не отличает особая мудрость или знание людей. Я имею в виду лесть и льстецов, которых во множестве приходится видеть при дворах государей, ибо люди так тщеславны и так обольщаются на свой счет, что с трудом могут уберечься от этой напасти»[64]. Макиавелли утверждает: для противостояния искушению лестью государь должен показать, что не боится выслушивать правду.

Совет актуален и поныне: «Благоразумный государь должен избрать «третий путь», а именно: отличив нескольких мудрых людей, им одним предоставить право высказывать все, что они думают, но только о том, что ты сам спрашиваешь, и ни о чем больше; однако спрашивать надо обо всем и выслушивать ответы, решение же принимать самому и по своему усмотрению»[65]. Важно «вести себя так, чтобы все знали, что, чем безбоязненнее они выскажутся, тем более угодят государю»[66].

Выводы журналистов о том, что Тони окружен «поддакивающими», всегда вызывали у меня смех. Вряд ли на Даунинг-стрит, 10 когда-либо жил и работал человек, менее падкий на лесть. В случае с Тони Блэром опасность крылась в другом — Алистер Кэмпбелл, я, да и другие «придворные» слишком активно подтрунивали над Тони; порой даже столь активно, что едва-едва не теряли его доверие. Зато, когда решение бывало принято, мы стояли за него горой и уже ни единым словом, ни публично, ни тем более в узком кругу не выражали недовольства — даром что до принятия могли вести самые ожесточенные споры. Прямодушный совет приветствуется и принимается лишь в том случае, когда дается в приватной обстановке. Озвученный на людях, он подрывает правительство изнутри, вызывает разногласия относительно того или иного политического курса, а также неуважение к правителю — с точки зрения Макиавелли, хуже и быть ничего не может. Таким образом, от придворного в первую очередь требуется преданность и умение держать язык за зубами. Человек, однажды явивший повод усомниться в наличии у себя этих качеств, от двора удаляется.

В «Рассуждениях» Макиавелли утверждает: задача государя — так поставить себя, чтобы слава о нем превосходила его истинное могущество; в «Государе» советует стараться «в каждом действии являть великодушие, бесстрашие, основательность и твердость»[67]. Желательно, чтобы народ воспринимал государя как этакого сверхчеловека, даром что государь — простой смертный, не лучше своих подданных. Явить государя сверхчеловеком — задача придворных. Участвуя в ее выполнении, я постоянно вспоминал сцену из «Волшебника страны Оз», ту самую, когда Дороти наконец видит «великого и ужасного Гудвина», способного решить все проблемы своего народа. Даже находиться в его присутствии — огромное напряжение и страх. И тут песик Тото случайно отдергивает штору, за которой скрывается самый обычный пожилой человек, уроженец Канзаса. Наша задача как придворных состояла еще и в том, чтобы не позволять посторонним отдергивать штору, а весь механизм держать на мази — пусть работает над созданием мифа о всемогущем лидере.

Кстати, о могуществе — премьер-министр не вправе позволить себе заболеть. Тони неоднократно произносил речи с простуженным горлом, в таком состоянии, когда говорить нормальным голосом невыносимо больно; нам приходилось добывать ему сильнейшие анальгетики, иначе он бы вообще ни звука не издал. Он и с заграничными визитами ездил полуживой от гриппа, накачанный лекарствами. На выборах 2005 года Тони боролся не только с упрямым Гордоном Брауном, сильно отравлявшим ему жизнь, но и с воспалением позвоночного диска. Он не мог выпрямиться, морщился от боли. Помню, я позвонил ему, знать не зная о воспаленном диске, и посоветовал перестать хромать. Мы всегда общались запросто; Тони без обиняков объяснил ситуацию с позвоночником.