Я все забыл, дышу лишь ею,

Всю жизнь я отдал ей во власть,

Благословить ее не смею

И не могу ее проклясть…

Под общие аплодисменты к Вильмонту, играя лорнетом, приблизился манерный господин с завитыми локонами. Он только что пропустил наверху в своем кабинете рюмочку «можжевеловой», и на щеках его играл задорный румянец, а масляные глаза кокетливо глядели на чтеца, нашедшего такие вдохновляющие строки о любви. Это был муж поэтессы – блестящий питерский журналист и публицист Николя Вельский. Анри приходилось читать его довольно талантливые статьи, хотя он находил их стиль слишком напыщенным.

Удивленно оглядев новенького через стеклышко лорнета, хозяин дома произнес, картавя:

– Браво, браво! Кто бы мог подумать, что в этот совершенно рядовой вечер наш милый клуб ожидает столь неожиданное и приятное приобретение.

– Да, да! – на повышенной ноте подхватила хозяйка дома. В руках ее появилась бутафорская деревянная шпага из театрального реквизита. Анна Константиновна взяла с дивана и бросила под ноги Вильмонту маленькую подушечку, после чего предложила ему опуститься на одно колено.

– Я посвящаю вас в рыцари! – торжественно провозгласила Вельская. – Отныне вы полноправный член нашего славного ордена «Гостинольеров». Повторяйте за мной:

– Клянусь, что никогда не оскверню этого священного места суетными разговорами о презренной прозе жизни.

Анри пообещал:

– Клянусь!

– Клянусь, входя в эту гостиную, оставлять за дверью служебные и бытовые заботы и прочие суетные мысли.

– Клянусь!

– Клянусь отныне не брать в руки дурного чтива и хранить в чистоте свой художественный вкус. Я также клянусь, будучи в нашей гостиной-храме, не богохульствовать, рассказывая другим братиям скабрезные анекдоты, но быть веселым и легким. Ибо мы хоть и являемся тут все воинствующими рыцарями-монахами святого ордена защитников чистого искусства, но комплименты дамам у нас не воспрещаются, а даже приветствуются.

– Клянусь!

– Клянусь раз в месяц вносить скромную лепту в общий котел на покупку чайной заварки, сахара и угощения для гостей, ибо главный магистр ордена и его верная казначейша хоть люди и щедрые духом, но небогатые мошной, и содержать всю братию за свой счет не в состоянии.

– Клянусь!

Вельская сдвинула брови:

– Если же я нарушу данную мною клятву, то пусть Господь покарает меня, наградив скверной болезнью дурновкусием.

– Клянусь!

После этого все принялись поздравлять нового члена клуба, и вечер продолжился. Теперь Анри получил возможность оглядеться. «Священная» гостиная, о которой говорилось в шуточной клятве, представляла собой маленькую, уютную комнату. Неновый рояль, книги да картины являлись главными ее украшениями. Гости сидели на дешевых плетеных «венских» стульях вокруг круглого стола и пили чай и кофе из крохотных чашечек, больше похожих на крупные наперстки. Из угощения было только варенье нескольких видов в опять же маленьких железных вазочках.

Видимо, хозяйка предпочитала все миниатюрное. Все вокруг было игрушечным, детским, изящным и напоминало обстановку кукольного домика – фарфоровые статуэтки и красиво переплетенные поэтические томики, что стояли на полках, подушки на диванах, мебель. Сразу было видно, что игра для хозяев не развлечение, а стиль жизни.

Ну а что касаемо скромного угощения, то большинство собравшихся явно больше жаждали духовной пищи, нежели масла с ветчиной и пирожных с кремом. Подвывали голодными голосами свежесочиненные ими поэмы и баллады студентики из русского отделения местного университета.

Восторженно рассуждала о начинающейся «прекрасной эпохе» очень томная дама с пышной прической, а-ля императрица Евгения [22] , густо посыпанной перхотью и украшенной облезлым медным обручем в виде короны-диадемы.

– Наступает эра просвященной культурности! – уверяла она. – Прекратятся все войны. Народы Европы, грызущиеся за колонии, заключат друг друга в братские объятия и вместе с освобожденными от рабства африканцами и индусами начнут строить рай на земле под музыку великих композиторов и звучание божественной лиры гениальных пиитов.

Тоже гордо именующая себя поэтессой ораторша смотрела черными вдохновенными глазами в пространство и распевно призывала:

Корону поэтам, карету творцам!

Их миссия править умами – в науку дворцам!

На протяжении довольно длительной декламации некоторые гости прятали зевки и откровенно скучали. Зато с лица самодеятельной поэтессы не сходило серьезное и трагическое выражение. Сама авторша конечно же считала свои вирши изысканными и даже местами «эротическими».

В конечном итоге двое студентов, не сдержавшись, прыснули от такой высокопарной галиматьи. Экзальтированная мечтательница, уловив обостренным слухом, что кто-то из гнусных мальчишек обозвал ее напыщенной кривлякой, тут же зашвырнула в них через всю комнату чашкой.

Следующие двадцать минут все присутствующие под руководством хозяйки отпаивали пострадавшую успокоительными каплями, а молодые проказники были с позором изгнаны из гостиной с правом появиться здесь вновь лишь через неделю. На провинившихся молодых людей также был наложен штраф в три рубля, а еще студенты должны были заплатить за разбитую по их вине чашку.

* * *

Постепенно страсти улеглись и вечер продолжился. Уютная и в целом доброжелательная атмосфера гостиной так не вязалась с тем, что Вильмонту пришлось пережить накануне, что он даже удивленно задался вопросом: «Уж не приснилось ли ему, что он находился на тральщике и ждал, что сейчас палуба под ним расколется и он окажется в ледяной воде?»

* * *

Рядом с продолжившей музицировать хозяйкой, вплотную придвинув свой стул к роялю, сидел грузный, коротко стриженный господин, похожий на гоголевского городничего, каким его обычно представляют в классических театральных постановках. Это и был тот человека, ради которого Вильмонт сюда пришел – штабс-ротмистр Кошечкин, начальник жандармского железнодорожного управления. Он жадно ловил каждое движение своей богини.

Хозяйка являла собой удивительный случай неувядающей, несмотря на почти четыре прожитых десятилетия молодости, даже можно сказать юности (Кошечкин был старше Вельской лет на пятнадцать, но из-за своей тяжеловесности, и, напротив, моложавости литераторши разница в возрасте между ними казалась еще более значительной). Поэтессе была свойственна почти девичья экзальтированность, энергия и увлеченность.

Лицо Вельской было очень выразительным, однако его нельзя было назвать красивым из-за непропорционально развитой подбородочной части и «хищного» носа с выраженной горбинкой. Эти тонкие бледные губы не звали к поцелуям, а большие руки с короткими толстыми пальцами скорее были созданы природой для тяжелого физического труда, нежели для легкого бега по фортепьянным клавишам и страстных лобызаний. Да и крупная бородавка возле ее рта, окруженная черными волосиками, совсем не тянула на кокетливую мушку. Будучи ярой феминисткой, Вельская отвергала корсет, способный скрыть изъяны ее уже немолодой фигуры.