Кошечкин заверил Вильмонта, что если удастся добыть неопровержимые доказательства преступной деятельности этой парочки, то у них появится законное право как следует допросить лоцмана и насчет утечки секретных сведений о времени выхода и маршрутах царской яхты.

– Можете не сомневаться, он мне все расскажет. Только к вам просьба, господин капитан: не устанавливайте ни за кем из них слежку. Эти типы очень осторожны. Если почувствуют малейшую опасность, сразу затаятся. У меня с подполковником Кукушкиным из Гельсингфорской бригады Отдельного корпуса пограничной стражи условлено брать их только с поличным.

После разговора с Кошечкиным прошло всего три дня, и Вильмонт получил от своего нового ценного союзника сообщение о назначенной на ближайшие сутки операции. На следующий день в половине пятого вечера Вильмонт приехал к зданию таможни на углу улицы Алексантеринкату и стал ждать. Здесь они условились встретиться. Кошечкин планировал вначале провести обыск в кабинете Сибелиуса, чтобы его сообщники в канцелярии не успели спрятать компрометирующие преступника документы.

В ожидании «распорядителя объявленной охоты» молодой мужчина расположился неподалеку от таможни в глубине небольшого сквера с видом на симпатичный особнячок, стилизованный под готику. Сосед по лавочке – седой благообразный финн, заметив интерес в глазах русского, рассказал, что это так называемый «Рыцарский дом», выстроенный почти 30 лет назад для местного дворянского собрания. Вильмонт впервые слышал о существовании финского рыцарства, однако не стал вступать в дискуссию с пожилым гельсингфорсцем, который очень гордился наличием в его родном городе достопримечательности со столь романтичным названием.

Чтобы скоротать время, Анри раскрыл местную русскоязычную газету. Судя по опубликованным в ней новостям, этот уютный и на первый взгляд тихий город жил теми же страстями, что Петербург, Лондон или какой-нибудь другой крупный город Европы. Вначале Вильмонту попалась на глаза заметка, в которой рассказывалось, что депутация женщин обратилась в городское собрание с требованием срочно принять закон, который охранял бы их и обеспечивал мир на улицах. «Мы имеем в виду, – заявляли местные феминистки депутатам, – то обстоятельство, что женщины, одиноко идущие по наступлении темноты по улицам и площадям Гельсингфорса, часто испытывают оскорбительное преследование со стороны незнакомых мужчин. В связи с этим мы требуем принять меры по обеспечению женщинам неприкосновенности на улицах нашего города». При этом подавшие петицию дамы указывали отцам города в качестве примера для подражания на хорошие результаты английского закона, по которому всякий мужчина, обращающийся на улице к женщине с безнравственным предложением, подвергается немедленному аресту и наказанию, как за бродяжничество.

В следующей заметке рассказывалось о том, как артистка здешнего театра вчинила интересный иск против сына крупного фабриканта. Перед этим молодая парочка вступила по обоюдному согласию в интимные отношения. Деловитая артистка в чаду медового месяца любви ухитрилась получить от богатенького мальчика письменное обязательство следующего рода: «В случае прекращения моей связи с госпожой N обязуюсь уплатить ей 60 тысяч рублей и положить на имя прижитого нами сына еще 100 тысяч рублей. В случае же неуплаты этих сумм обязуюсь жениться на ней». Однако пресытившийся прелестями служительницы Мельпомены любовник не исполнил ни одного из этих обязательств. Оскорбленная в лучших чувствах артистка, видя неудачу своей охоты за богатством, подала в суд жалобу на бросившего ее любовника. Чем кончилось дело, в заметке не сообщалось.

Далее Вильмонту попалось на глаза драматическое описание странного самоубийства, произошедшего в отдельном кабинете самого фешенебельного ресторана города. Обедавший с товарищами биржевой маклер, некто господин Никольский, 23 лет, внезапно выхватил из кармана маленький револьверчик и с криком: «К чему жить на свете?» – пустил себе пулю в висок. Он умер моментально…

Имелось в газете также сообщение, которое отчасти перекликалось с информацией, полученной Вильмонтом от Кошечкина. В разделе «происшествия» рассказывалось о скандале, учиненном портовым деятелем, ответственным за снабжение стоящей здесь русской военной эскадры углем, продуктами и прочим хозяйственным имуществом. Будучи приглашенным в лучший ресторан города своими приятелями – офицерами флотской интендантской службы финн напился до такого состояния, что в порыве нахлынувших патриотических чувств во всеуслышание весьма в оскорбительном духе отозвался об отчеканенном на серебряном рубле изображении Государя Императора, заявив, что в этой монете только и есть хорошего, что она из серебра, «а отчеканенная на ней скотская рожа лишь ее оскверняет». За это дебошира сразу лишили выгодного места и приговорили к десятимесячному тюремному заключению. А вот что стало с угощавшими ярого националиста (явно в благодарность за оказанные услуги) русскими офицерами в статье опять же сказано не было. А жаль! Ибо это как раз было очень любопытно.

Более ничего Анри прочесть не успел, ибо вдали появился приближающийся экипаж Кошечкина.

Появление известного в городе своей непримиримостью борца с коррупцией повергло служащих таможни в состояние, близкое к панике. А «тигру в кошачьей шкуре», – как называл железнодорожного полицейского Эристов, – только этого и надо было. Убедившись, что никто не посмеет чинить препятствия его людям, Гаврила Афанасьевич проинструктировал подчиненных, как им следует проводить обыск, и направился вместе с Вильмонтом на квартиру к продажному чиновнику, ибо тот сегодня сказался больным и потому на службе не появился.

В отличие от его коллег, Сибелиуса нисколько не напугал визит жандармов. Он спокойно продолжал пить чай в окружении своего многочисленного семейства. После нескольких прежних задержаний, закончившихся для него быстрым освобождением из-под ареста, таможенник крепко уверовал в собственную неуязвимость. Когда его уводили, Сибелиус сказал своей жене:

– Не волнуйся, сегодня я буду ночевать дома. У полиции нет против меня ничего серьезного.

Он даже имел наглость грозить явившемуся его арестовывать жандармскому начальнику:

– Вы мне ответите за произвол. Наши финские власти и суды своих граждан в обиду не дают!

Чтобы надолго усадить в тюрьму обнаглевшего жулика, необходимо было любой ценой взять сегодня ночью с поличным его деловых партнеров, и в первую очередь лоцмана Густафсона.

* * *

Более нигде не задерживаясь, жандармы поспешили в порт. Там их должен был ждать пограничный начальник.

По дороге Гаврила Афанасьевич рассказывал Вильмонту о своем единомышленнике и верном союзнике в борьбе со всякой местной нечистью – подполковнике-пограничнике Кукушкине:

– Андрей Андреевич прекрасный, кристально чистый человек! Хотя есть и у него недостаток: уж больно свиреп к контрабандистам. За это два раза под судом состоял.

По словам Кошечкина, прежде Кукушкин был обычным офицером: службой не манкировал, но и излишнего рвения тоже не проявлял. Изменила его страшная личная трагедия. Однажды вечером неизвестные люди подкрались к дому, в котором жила семья Кукушкина, и швырнули в окно бомбу. Подполковник не получил ни царапины, он в это время находился в другой комнате, а вот его жена и девятилетний сын погибли. Это была месть со стороны контрабандистов за перехваченный накануне пограничниками транспорт с нелегальными товарами.