Улла перематывает пленку обратно, не глядя на Ингмара.

— Сказал бы ты это Гуннару хоть один-единственный раз.

— Он и так это знает.

— Воля ваша, — бормочет она.

Ингмар пьет кофе в библиотеке вместе с Гуннаром, Максом, Уллой и Свеном. Они только что пообедали; сытые и усталые после долгого рабочего дня, они сидят и обсуждают оговорки и сны на поскрипывающей кожаной мебели.

Напольные лампы с широкими сплющенными абажурами светятся на ослепительно блестящем деревянном столе, стены обшиты панелями, за стеклянными дверцами стоят ряды старых книг.

— Как хорошо, — говорит Ингмар, откидываясь назад. — Знаете, раньше я проводил здесь каждое лето. Здесь или в Дувнесе. Помню, как июньским утром отец взял меня с собой. Он должен был читать проповедь в Гронеской церкви. На нем был летний пиджак, на штанинах — зажимы, чтобы ткань не попала в велосипедную цепь, желто-серый галстук и белая шляпа. Меня посадили спереди, на багажник велосипеда. Я был босой, в синих полосатых шортах и рубашке вот с таким воротником.

Вспоминая мелькание стволов сосен, он вдруг видит, что между ними происходит какое-то странное шевеление, даже скорее за ними — как мультфильмы в стробоскопе, подрагивающее движение перед щелями в вертящемся барабане.

Ингмар делает глоток кофе и смотрит в спокойные глаза Макса. Светлая улыбка на губах Уллы, она прислушивается и выжидает. Гуннар дает ему время, наблюдает сквозь стеклянные двери, как маленькая компания играет в бридж, сидя в деревянных креслах с обивкой в широкую полоску.

Он продолжает живописать пейзажи своего детства, но с каждой минутой все больше растет подспудное чувство, что впереди его ждет какой-то опасный исход.

Быстро или медленно это свершится — сказать сложно.

Такое ноющее ощущение, будто занесенный для удара топор падает вниз, но вдруг меняет свое направление уже возле самого сучка.

Он понимает, этот рассказ надо прервать.

Однако замечает, что вместо этого сам нагнетает грозовое небо над этим воспоминанием, пытаясь совладать с неприятным чувством, будто он не в силах управлять ситуацией..

Он рассказывает о том, как, остановившись возле небольшого паромного причала на реке, они заметили, как над кронами деревьев нечто темно-фиолетовое скирдуют в сторону берега.

— Прямо над рекой натянули стальные тросы, — объясняет он. — От берега к берегу. Эти тросы пробегали под маленькими ржавыми колесами сквозь железные петли парома. Мы поднялись на борт, и отец повесил на воз свой пиджак, пошел к другим мужчинам и взял такой странный инструмент из просмоленного дерева, как же он называется? Они прихватили этим инструментом трос и потянули паром вперед.

Он не стал говорить, что вид у отца был нелепый и жалкий по сравнению с другими мужчинами. Он даже помнит, как некоторые ухмылялись у него за спиной.

Если только они заранее обо всем не договорились. Отец, наверное, немного шутил, преуменьшал свой вклад в общее дело, отсюда и язвительные комментарии.

Чашечка с кофе вздрагивает на блюдце у него в руках, когда бревно вдруг натыкается на паром. Серо-голубой ствол с протяжным вздохом проскальзывает под плоский остов.

Ингмар дрожащими руками ставит чашку на лакированную поверхность стола, поднимает глаза и видит, как стальные тросы поблескивают в утреннем свете на фоне хвойного леса на противоположном берегу.

Металл с сухим скрежетом трется о металл, маленькие колесики жалобно поскрипывают в своих пазах, когда он садится, опуская ноги в ледяную воду реки. Черная поверхность между двумя руслами плоская, как витрина магазина, солнце вдруг опускается глубоко в воду. Ледяной холод, нежно окутывая лодыжки, осторожно пытается увлечь его вниз, под самый паром.

— Я сидел, опустив ноги в воду, не понимая, как это опасно, — продолжает Ингмар, широко улыбаясь. — Тяжелые бревна ударялись о борт парома, проскальзывали под ним. А я сидел и болтал ногами, пока отец не схватил меня за шиворот и за руку и не вытащил на палубу. Он отчитал меня и влепил три крепкие пощечины.

— Ты мог утонуть, — говорит Свен.

— Я-то этого не понимал. Я был зол, каждую деталь как сейчас помню, — лжет он. — Помню, как пахло смоленое дерево, как лоб отца покраснел, а капелька пота блеснула на щеке. Я тогда подумал: «Я убью этого идиота. Вот приеду домой и придумаю ему самую мучительную смерть».

Заметив удивление Уллы, он продолжает:

— Отец должен лежать на полу и молить о помиловании. А я буду качать головой и слушать его стенания.

Макс опускает взгляд.

— Но в конце концов я ограничился тем, что плюнул ему в ботинок.

Улла смеется, а Гуннар, улыбаясь, почесывает затылок.

Врезавшись в берег, паром опускается вниз. Тонкая водяная перепонка скользит над горячей палубой.

— Понимаю, почему ты выбрал для съемок Даларну, — говорит Свен. — Вместо того прибрежного места, с которого ты начинал.

Ингмар думает о том, что на самом деле он получил всего одну пощечину.

Отец встряхнул его, дал пощечину и сказал строгим, но сдержанным голосом: «Стой здесь и веди себя подобающе!»

А затем — так, чтобы все слышали его слова, — он объяснил, что испугался: «Ведь тебя могло затянуть вниз, и пиши пропало».

И вдруг Ингмар вспоминает собственную реакцию. Вопреки его рассказу, никакой ненависти в нем не было. Он почувствовал стыд. Он все сделал неправильно и расстроился оттого, что плохо себя повел и разочаровал отца. Ингмар боялся, что в следующий раз тот не возьмет его с собой. А ведь он собирался вести себя хорошо, помогать в церкви и заслужить отцовскую похвалу.

Когда они причалили к берегу, отец слегка улыбнулся и, потрепав его по волосам, сказал: «Спускайся, глупыш».

От этого доброго голоса у Ингмара на глаза навернулись слезы. Он старательно вышагивал рядом с отцом, когда тот вел рядом с собой велосипед, и кивал всем, с кем прощался отец.

Как только они остались на дороге одни, отец положил велосипед в канаву, щеки его покраснели, он крепко схватил Ингмара за руки и встряхнул.

В голове вдруг становится пусто, Ингмар меланхолично берет со стола чашку и допивает остывший кофе. Он смотрит по сторонам, на темные панели, деревянную инкрустацию и корешки книг за стеклом с разводами.

Актеры обсуждают затянувшийся день.

— Я уже был готов плюнуть в оба ботинка, — говорит Гуннар.

Макс и Улла перестают смеяться, когда Ингмар проливает кофе себе на колени.

— Забавно, — бормочет он, глядя, как чашка выскальзывает из его рук и, стукнувшись о бедро, с дребезгом падает на ковер.

Ингмар поднимается и, споткнувшись, выходит из библиотеки. Стеклянная дверь закрывается.