— Но мне хотелось бы попробовать.

— Серьезно, я ведь вовсе не настаиваю.

— Мне кажется, вы исключительно великодушны ко мне. Ведь я так безобразно все напутал.

— Я же понимаю — нужно не только брать, но и давать.

— Ну да. Только я до сих пор брал, ничего не давая.

Она пожимает плечами:

— Поскольку в техническом смысле я просто не существую…

— Но вы существуете! Вы только что продемонстрировали наличие у вас собственной воли.

Она строит чуть презрительную moue[60], как бы осуждая себя:

— Ну что ты, какая воля? Шепоток инстинкта.

Минуты две в палате царит тишина. И снова она разглаживает махровый пурпур:

— Просто божественный цвет. Обожаю приглушенный пурпур.

— Я рад.

Она молчит, потом возобновляет разговор на серьезные темы:

— Кроме всего прочего, мне не хотелось бы, чтобы ты испытывал чувство вины из-за… из-за того, что только брал… Я не так уж слепа к биологическим реалиям жизни. Мне было бы неприятно, если бы ты решил, что я просто синий чулок. Твои ласки… ты скорее всего и сам заметил. То, что ты заставил меня делать в самом начале… вопреки самой себе, я… Что-то во мне было затронуто.

— От этого, я думаю, все становится еще хуже. Я беспардонно воспользовался тем, что вы — нормальная женщина.

— Но ведь и я вела себя не лучше. Это повествование о сатире… — От отвращения к себе она прикрывает ладонями глаза.

— Так это же я вас спровоцировал!

— Знаю. Но я сама разукрасила эту историю до предела. А должна была бы противиться, не соглашаться рассказывать ее вообще. Надеюсь, ты навсегда исключишь из текста ту часть, где… ну ты сам знаешь.

— Это моя вина.

— Мы оба виноваты.

— Вы слишком к себе несправедливы.

— Если по-честному, я так не думаю. — Она опять принимается разглаживать халат над коленями. — Дело в том, что ты просто взял и швырнул меня в омут. Сексуальный. Застал меня врасплох. С самой первой страницы своего существования я каким-то образом сознавала, что я по сути своей очень скромна и застенчива, хотя, видимо, вполне привлекательна для мужчин.

— Весьма привлекательна.

— Нет, серьезно, я бы предпочла оставить здесь «вполне». Может быть, не без определенного элемента латентной сексуальности, но совершенно определенно не слишком voulu[61]. Из тех, кого нужно долго и нежно настраивать.

— Понимаю.

Глаз она не поднимает.

— На самом деле я хочу сказать, что — мне так кажется — я была бы готова пойти на некоторый компромисс касательно характера наших отношений… где-то в будущем, если ты так настаиваешь. Если бы мы узнали друг друга получше.

— Вы имеете в виду ту ситуацию, где вы — высоколобая дама-поэтесса, а я — неотесанный бизнесмен?

Она бросает на него быстрый взволнованный взгляд, исполненный искреннего ужаса:

— Пожалуйста, Майлз, не надо, я совершенно не имела в виду ничего подобного. Вовсе не неотесанный. Если бы это было так, я со всей очевидностью… мой персонаж и не посмотрел бы в твою сторону. Во всех отношениях очень милый человек. По-своему. Только самую малость… ограниченный, деформированный своей средой и профессией.

— Мне не вполне ясно, что за компромисс вы имели в виду.

— Если бы ты предпочел, чтобы они… ну, если говорить совсем-совсем прямо, они могли бы вступить в более откровенные отношения где-то в конце. Физически.

— Переспать, что ли?

— Ну если ты хочешь так это называть.

— Мне-то она показалась чуть слишком переборчивой для таких вещей.

— О, я думаю, такой она и была бы достаточно долго. На протяжении многих глав. Может быть, даже до конца.

— До климакса?

— Ты неисправим!

— Я не то хотел сказать.

— А я уверена — именно то! Но это не столь важно.

— Я все еще не вижу, как это могло бы произойти. С такими характерологическими предпосылками.

— Это не мне решать. Такие вещи — твоя область.

— И ваша тоже. Я так хочу.

Она снова опускает взгляд:

— Это же абсурд. Учить ученого. У тебя гораздо больше опыта. А я все время чувствую такой ужас. Ведь я появилась на свет всего несколько страниц назад!

— Ну и что? Вы так быстро овладеваете знаниями!

— Ты заставляешь меня краснеть.

— Ну что вы! Я говорю совершенно серьезно.

Она некоторое время молчит, потом бросает на него быстрый взгляд:

— Это правда?

— Абсолютная правда.

Она гасит в пепельнице сигарету.

— Ну тогда… Только что придумала… Абсолютный экспромт… Представь себе некий кризис в отношениях, тебя все больше тянет ко мне, просто отчаянно тянет, ты собираешься бросить жену, чтобы соединиться со мной…

— Какую еще жену?

Она поднимает на него удивленные глаза:

— Просто мне представилось, что ты должен быть женат. Я именно так тебя вижу.

— Должен же я хотя бы знать!

Скрестив на груди руки, она пристально смотрит на дверь.

— Во всяком случае, однажды, в знойный летний вечер, ты заявляешься ко мне, в мою квартиру в Найтсбридже[62], чтобы все наконец выяснить и утрясти, сказать, почему ты меня так любишь и почему я не могу не любить тебя и всякое такое, а случилось так, что в этот вечер я легла спать очень рано и на мне только коротенькая ночная сорочка. — Она на мгновение задумывается, потом расправляет халат. — Или — вот это. Не важно что. Очень душно. В воздухе пахнет грозой. Мне не хочется тебя впускать, но ты настойчив, и вдруг, как-то неожиданно, все накипевшее изливается наружу, твоя прежняя робость оборачивается непреодолимой страстью, темным желанием, твоя мужественность наконец воспламеняется, и ты без единого слова бросаешься на меня, срываешь прозрачную одежду с моих обнаженных плеч, я кричу и сопротивляюсь, почти уже вырываюсь из твоих рук, мне как-то удается добраться до стеклянных дверей и выскочить в туман, под проливной дождь, а ты…

— Квартира на первом этаже?

— Ну конечно. Само собой разумеется.

— Я просто взволновался из-за соседей. Раз ты закричала.